— Добрый вечер, — поздоровался Вексфорд.
Тот не сразу его узнал, а потом сказал:
— О, добрый вечер. Хотя не такой уж он добрый.
— А что случилось с Серной?
— У нее сейчас урок скрипки. А я больше не нашел никого, кто мог бы разнести газеты.
— Уделите мне минутку, — попросил Вексфорд. — Мне кое о чем надо с вами поговорить. Вы помните Исповедальное Собрание, которое состоялось в прошлом июле? Вы там были?
— Конечно, был. — Любопытно было видеть, как быстро заурядный, ничем не примечательный торговец Кеннет «Ховав» Уинтер стал важным и напыщенным, когда разговор перешел с земного на Церковь Истинного Евангелия. — Я всегда присутствую на важных церковных событиях. Не забывайте, я как-никак старейшина.
— Конечно, а вы не припомните, как в тот вечер Джайлз Дейд добрался до Пэссингэм-Сент-Джон и вернулся обратно в Кингсмаркэм?
— На чем он приехал, вы это хотите знать? На самом деле помню, потому что сам ему помогал. В машинах уже не оставалось места. Вы ведь понимаете, что большая часть нашей паствы приезжает на Собрание прямо с работы. Миссис Цуришаддай Уилтон сопровождала его на поезде из Кингсмаркэма в Пэссингэм-Парк, а потом они взяли такси до Пэссингэм-Холла. А возвращался он в моей машине, я был за рулем, еще в машине были моя жена и мистер и миссис Навин Пламмер.
— Он был чем-нибудь огорчен? Подавлен?
— Кто? Джайлз Дейд? Вовсе нет, он был счастлив и спокоен. Можно даже сказать, «блажен».
— Неужели? Он только что признался в совершенных грехах. Он, должно быть, был немного смущен, если не сказать расстроен, после того, как ему пришлось исповедаться перед всей поющей общиной?
— Вовсе нет, — повторил Уинтер, но на сей раз учтиво. — В такие моменты люди чувствуют себя очищенными и освобожденными. Это что-то вроде ниспосланного Господом психоанализа. Джайлз первый раз в жизни чувствовал себя освобожденным, именно это происходит с людьми, когда после очищения они впускают в душу Господа Бога.
— Благодарю вас, — проговорил Вексфорд. — Вы мне очень помогли. А могу я, кстати, забрать свою газету? Заодно сэкономлю вам время.
Рукой в мокрой шерстяной перчатке Уинтер вытащил «Кингсмаркэмский Курьер».
— Что ж, доброго вам вечера, — улыбаясь, он протянул ему газету. И снова превратился в обычного человека.
Вексфорд направился к дому, пытаясь понять, какие чувства Джайлз Дейд мог испытывать в машине по дороге домой. Он, видимо, признался в каких-то грехах, возможно, рассказал о несмелом, не принесшем удовлетворения сексуальном опыте, какой может быть у пятнадцатилетнего мальчика, о магазинной краже, какие подростки совершают бравады ради, о том, что однажды, еще до Матильды, покурил травку. А потом, сразу после завываний толпы, которая «пела и кричала», он ехал домой в машине, несомненно, зажатый с обеих сторон Пламмерами и глядя на категоричные затылки мистера и миссис Уинтер. И все еще испытывал «блаженство»? Вексфорд вообще не любил это затасканное слова, а в данной ситуации оно и вовсе казалось неуместным. Наверное, попутчики поздравляли его, и их безумная эйфория передавалась ему. Это было единственным разумным объяснением.
К восьми он снова был в своем кабинете, не прошло и пяти минут, как вошла женщина — та самая, что разбирается в компьютерах, — и протянула ему четыре листа формата А4. Он сразу понял — это распечатка из Интернета.
Филип Трент не умер, он был очень даже жив и проживал в Упсале. Его не было в записной книжке. Хотя кто будет вносить имя и телефон собственного мужа в записную книжку, пусть даже этот муж далеко и вообще почти чужой человек? Несомненно, она знала номер наизусть.
Будет снег и гололед — что-то вроде Ультима Туле на Крайнем Севере. Он знал: это везение, что послали его. Обычно полицейские считают такие заграничные командировки большой удачей — а он, такой неблагодарный, что считал, что в марте лучше было бы съездить в Италию или Грецию. Или хотя бы туда, куда на следующий день в двухнедельный отпуск отправлялся Бёрден, — в Южную Испанию.
Но это была Швеция. Ему наконец удалось связаться с Филипом Трентом. После короткого телефонного разговора он был уверен, что, как выражается Вайн, «зацепил нужного человека». Пожилой джентльмен изъяснялся на том же английском, что и мистер Шэнд-Гибб, бывший владелец Пэссингэм-Холла, но в речи Трента чувствовалась чужеродная интонация, не акцент, ведь английский был его родным языком, а легкие нотки акцента, какие появляются, когда человек слишком долго говорит на каком-нибудь скандинавском языке. Он признался, не стыдясь и не чувствуя никакой вины, что Джайлз Дейд действительно гостит у него в Фьёрдингене — это такой район Упсалы. Слово означает «четверть», или «фартинг», как говорили в средние века, любезно объяснил он, хотя его об этом и не просили, и Вексфорду вспомнился «Властелин Колец» и населенная хоббитами страна, в которой были похожие названия.
— О да, мистер Вексфорд, он здесь с начала декабря. Вместе мы провели чудное Рождество. Милый мальчик. Жаль, что он столь фанатичен, но думаю, скоро с этим будет покончено.
Неужели?
— Его нужно вернуть домой, профессор Трент.
Молодая женщина, говорящая на прекрасном английском, уже рассказала ему о чинах и званиях Трента: раньше тот заведовал в Упсальском университете кафедрой австроазиатских языков (что бы это могло быть?), а сейчас, хотя ему давно перевалило за шестьдесят пять — возраст пенсионный, — он, как один из выдающихся бывших сотрудников университета, создал в нем свою собственную исследовательскую лабораторию.
— Видите ли, я совсем не путешествую. К тому же я слишком занят наукой. Например, мы только что приступили к изучению кхмерского, языка стиенгов и пеарической группы. Ситуацию нельзя назвать благоприятной для лингвистов, а все дело в войне, которая так долго бушевала в Камбодже, — можно подумать, война сказалась только на языках народов этой страны. — Вы не могли бы кого-нибудь за ним прислать?
— Я думаю, что съезжу сам, — нерешительно сказал Вексфорд.
— Правда? Сейчас у нас довольно приятная погода. Прохладно и свежо. Полагаю, вы остановитесь в отеле «Линней». Из него открывается чудный вид на Сады Линнея.
Повесив трубку, Вексфорд поискал австроазиатские языки в энциклопедии и обнаружил, что их дюжины, если не сотни, и в основном на них говорят в Азии и восточной Индии. Он был не сведущ в этих вопросах, но все же связал услышанное слово «кхмерский» с Красными Кхмерами. Просматривать раздел, посвященный Упсале, было куда приятнее. Из Упсалы родом был не только ботаник Линней, но и Цельсий, чьим именем обозначается температура, Ингмар Бергман и Даг Хаммаршельд, второй генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, а Стриндберг даже учился в университете Трента. Интересно, подумал он, а что Трент имел в виду под «довольно приятной погодой»? Что ж, по крайней мере, дождя там не будет…