— Ты только взгляни на это небо, — сказал он, понимая, что сказать что-нибудь необходимо. — Какие восхитительно чистые краски! Завтра будет хороший день.
— Завтра будет хороший день, — передразнил Марк. Он так и не присел. Наклонившись к Джону, он прошипел: — Меня просто тошнит, как ты говоришь. Одни штампы, ну и несколько слов. Да ты просто запрограммирован, знаешь это? Ты как флоппи-диск Большой компьютерной программы с файлами слов и фраз. Пара сотен для ежедневного пользования. Точно, флоппи-диск, это про тебя. Думаю, я тебя так и буду звать. Там все в правильной пропорции, и для глупых, и для эрудитов. О господи! Не удивительно, что жена сбежала от тебя. Что ты говорил ей по вечерам, прежде чем идти спать, Флоппи? «Завтра будет хороший день. Я к Бедфорду. Окучивать…», что там окучивать? А?
Джон чувствовал, что бледнеет. Марк все еще стоял рядом, дрожа всем телом. И вдруг, к ужасу Джона, он упал перед ним на колени, угодив прямо на его ноги, поднял лицо, уцепился за него руками и забормотал сначала невнятно, затем все более понятно, что он виноват, что не знал тогда, что делал, что он — ублюдок.
— Я не знаю, зачем я тебе говорю, выплескиваю все на тебя. Но так дальше не может продолжаться, я не могу так дальше жить. Я сойду с ума, если не расскажу тебе. Уже несколько недель прошло, как я решил рассказать тебе. Именно поэтому я позвонил тебе в первый раз. Но я тогда струсил, не смог и вместо этого оскорбил тебя. Прошу, прости меня.
Чувство собственного достоинства, сознание, что у него тоже есть свои права, что он не обязан выслушивать всякий бред Марка, сдерживало Джона. Он промолчал. А почему, собственно, он должен прощать, после того что тот наговорил? Без какого-либо повода Марк бил по самым уязвимым точкам. Вместо ожидаемого прощения он сказал:
— Так что ты хотел мне сказать?
— Пожалуйста, прости меня, Джон. Потому что потом ты точно не сможешь сделать это.
— Встань, — приказал Джон. — Не стой на коленях.
Марк отполз по полу. Он сел, прислонившись спиной к стулу, оставаясь в тени. Он проглотил второй стакан вина так же залпом, как и первый, и, не отводя глаз от Джона, сказал:
— Я убил ее.
— Что? Ты сделал что?
— Я убил ее, — повторил Марк — Я убил Черри.
Фергус Камерон был рад, что все закончилось. Приезжая в Россингхем на День спорта, он никогда не мог отделаться от воспоминаний о том ужасном Дне спорта в 1953 году через неделю после успешного окончания школы, когда он проиграл в соревнованиях по толканию ядра какому-то обыкновенному любителю из Черчилля. Никто не сомневался в его победе, говорили, что у него нет соперников, однако неожиданно для всех появился этот новичок из нового пансиона — Черчилль был открыт только четыре года назад, — и, как только ядро вылетело из его руки, Фергус понял, что с ним все кончено. Странно, что это все еще задевает его после более чем тридцати лет. Хобхаус, так звали того парня из Черчилля…
Однако здесь его мальчиков не видно, значит, и ему нечего здесь делать.
Фергус вспомнил, как он поздравил Хобхауса и, затаив в сердце обиду и злобу, протянул ему руку и скалил зубы до тех пор, пока внутренний голос не прошептал ему, что не имеет никакого значения, выиграл он или проиграл. Это все только игры. Так и пошли их к черту! Много воды утекло с тех пор.
— Жаль, что у меня уже дети, — прошептал Фергус, указывая Люси на изумительную женщину. Она будто сошла с обложки журнала. Ее прическа казалась небрежной, но здесь явно поработал отличный парикмахер. Изумрудно-зеленое вязаное платье плотно облегало фигуру, металлический поясок подчеркивал тонкую талию.
— Да, по-моему, мальчики не могут отказаться от того, к чему привыкли, — съехидничала Люси.
— Человеческую натуру не изменить!
— Между прочим, ты знаешь, кто это, дорогой. Это миссис Мейблдин, она замужем за владельцем гаража. А сама — парикмахер, ну, у нее парикмахерская.
Люси повернулась к тетушке О'Нилов и продолжила беседу. Родители Грэхема и Кита снова вернулись в Саудовскую Аравию.
Миссис Линдси украсила палатку для закусок подвесными корзинками с белыми цветами и зеленью. Это были традиционные цвета Питта. Появился Ангус с подносом, на котором стояли чайные чашки и пирожные. Пожалуй, он прославил себя сегодня, заняв третье место в прыжках в длину, тогда как Манго, едва ли известный своей спортивной доблестью, в конце концов оказался в первой пятерке в забеге на милю. [14] Манго, которого Фергус еще не успел поздравить, присоединился к ним, тяжело дыша. Он все еще был в зеленой с белым облегающей футболке и шортах, в то время как Ангус уже переоделся в серые фланелевые брюки и блейзер, как подобало префекту.
— Эта леди в зеленом платье, миссис Мейблдин… — сказал Ангус, откусывая кусочек пирожного. — Вам не кажется, что она очень красивая? Она — мой идеал английской красоты.
— Какие странные вещи ты говоришь! — воскликнул Фергус.
— Почему? Разве ты не считаешь ее красивой?
— Конечно, считаю, но я не это имел в виду. Пойми меня правильно, Ангус, мне кажется, это довольно необычно и, скажем, неестественно в твоем возрасте так говорить о женщине.
— Вряд ли неестественно, дорогой. Между прочим, я постоянно говорю тебе, что времена меняются. Твои сыновья — не самые точные копии тебя.
Манго сидел молча, в напряжении. Казалось, он ожидал, что с минуты на минуту ловушка захлопнется и он будет разоблачен. Наконец он спросил как можно более безразличным тоном:
— Ты получил разрешение Строительного комитета, папа?
— Что? — Фергус, казалось, удивился. Он перевел взгляд с младшего сына на старшего в мучительном замешательстве. Затем снова пристально посмотрел в напряженное лицо Манго.
— Ты получил разрешение? На расширение клиники. Они сказали, что ты можешь это делать?
— Да. О, да. Конечно, они разрешили. Несколько недель назад. Я говорил тебе, что получил письмо до твоего отъезда в школу.
Манго спросил осторожно:
— А оно было настоящее? Да?
— Ты о чем? Конечно, настоящее. А какое же еще?
— Мне просто интересно. — Манго задумался, стоит ли продолжать, но решил, что должен: — И больше ничего не слышно?
Ангус бросил на него быстрый взгляд. С маловыразительным, как у Чарльза Мейблдина, лицом Манго невинно смотрел на отца.
— Смешно, что ты об этом спрашиваешь, — ответил Фергус. — Я действительно получил второе письмо. Не копию, но в нем говорилось то же самое, что и в первом. Ох, уж эти департаменты! Правая рука не знает, что делает левая. Правда, я подумал, что это несколько странно. Но главное, мы можем продолжать работу. А почему это тебя так интересует? Не могу представить, зачем это должно интересовать тебя.