Вскоре Кора Грин тоже покинула этот район. Она уехала недалеко, на Стоук-Ньювингтон, и иногда навещала свою приятельницу Мэри Гайд, но уже не была соседкой, которая следила, кто входил в дом или выходил. Весь следующий год на вилле «Девон» окутан тайной. Правда, там находилась Флоренс Фишер, и ее показания на суде стали бы основными. Но девушка не была наблюдательной и все свободное время проводила на кухне, в буфетной или в своей каморке. Что происходило наверху, ее не интересовало. Мать Флоренс умерла, и ей больше не нужно было бегать домой. К тому же появился молодой человек, с которым она начала встречаться и которого представила своим женихом. Эрнст Генри Герцог, внук иммигрантов, служил в хорошей семье в Айлингтоне. Он был на год младше своей возлюбленной и выше ее по социальному положению. Так или иначе, они не поженились, и интересоваться его дальнейшей судьбой нет необходимости. Но в тот период у Флоренс наконец появилась собственная личная жизнь. Если наверху и случались скандалы с обвинениями и упреками, она не обращала на это внимания.
Весной 1905 года начались перемены. Джон Смарт, который оставался другом Альфреда Ропера — по сути, единственным другом, — встретился с ним в апреле в кафе «Эй-би-си». Вместе с Альфредом пришел и его сын Эдвард. Именно там Альфред поделился со Смартом двумя важными известиями. Первое — теперь он убежден, что не приходится Эдит отцом. Во время очередной ссоры жена со злостью бросила это ему в лицо, хотя потом все отрицала, клялась, что «была только с ним». Тем не менее Альфред сказал, что давно сомневался в своем отцовстве и сомневается, что он отец ребенка, которого ждет сейчас Лиззи.
Это глубоко потрясло Смарт, но все-таки он попытался убедить Альфреда, что девочка очень на него похожа. Но Альфред был непоколебим и заявил, что не намерен крутиться как белка в колесе, чтобы содержать людей, которые для него ничего не значат, и незаконного ребенка. И вообще поступил очень глупо, что женился. Теперь он это понял. Хотя иначе не родился бы Эдвард.
Другая новость — Альфред узнал, что вскоре освобождается место фармацевта в большой и процветающей кембриджской компании. Он узнал об этом не из объявлений по найму в газете. Просто один клерк в «Империал Оптикс» оказался кузеном человека, который занимал эту должность, но подал в отставку. Клерк — его зовут Ходжес — предположил, что место достанется Роперу, если тот подаст заявление не позже следующего месяца. Кроме того, Мод, сестра Альфреда, с которой он был ближе остальных братьев и сестер, жила с мужем за городом в деревне Фэн-Диттон.
Смарт нашел эту идею превосходной и посоветовал Роперу действовать незамедлительно. Так он освободит жену и детей от пагубного влияния ее матери, и они начнут новую жизнь. Нет, возразил Альфред, он совсем другое имел в виду. Он намерен бросить Лиззи и ее дочь. В Кембридже он станет выдавать себя за вдовца с сыном. Он думает, что сможет сохранить все в тайне. Эдварда, конечно, заберет с собой.
Смарт начал отговаривать Ропера. Не только в тот раз, но и в дальнейшем. Вроде бы Ропер несколько смягчился и сказал, что Лиззи должна исправиться, если хочет жить с ним. Он по секрету сообщил Смарту, что «лечит Лиззи от болезни» и как фармацевт точно знает, что делать. Во время следующей встречи Джон поинтересовался, что это за «болезнь», и Ропер назвал ее «нимфоманией». Он сказал, что дает Лиззи гиосцина гидробромид — сексуальный депрессант, чтобы подавить ее необузданное влечение к мужчинам. Он пожаловался, что жизнь на вилле «Девон» крайне его утомила и он полон решимости отказать в финансовой поддержке Мэри Гайд и Джозефу Дзержинскому.
Но одному из них вскоре уже не требовалась поддержка — ни его, ни кого-либо другого. Джозеф Дзержинский наносил визит сестре в Хайбери. По дороге домой ему стало плохо. Его обнаружили в тяжелом состоянии, лежащим на тротуаре, и повезли в Немецкий госпиталь неподалеку. Однако по пути он умер. Это случилось в начале июля 1905 года. Останься он в живых, в конце месяца ему исполнилось бы семьдесят восемь. После осмотра пришли к заключению, что он умер в результате несчастного случая. Но вскрытие показало серьезное заболевание сердца и цирроз печени. Видимо, ожидалось, что похороны оплатит Альфред. Так он и поступил.
Лето 1905 года выдалось очень жарким. Температура поднимала до 130 градусов по Фаренгейту. Газеты то и дело сообщали о людях, сошедших с ума от жары. Заметно выросло число убийств, особенно новорожденных детей. Все двери и окна на вилле «Девон», даже черный вход, постоянно были распахнуты настежь, но и это не спасало от невыносимой жары.
Никаких сведений о беременности Лиззи, кроме замечания Смарта, так и не всплыло, если не считать постоянных жалоб на усталость, слабость до «полуобморочного состояния», утреннюю тошноту и сонливость. Но эти симптомы могли быть результатом продолжительного приема гидробромида. Не заметила беременности Флоренс Фишер, ни словом не обмолвилась и Мэри Гайд в письме к сестре Джозефа Дзержинского Марте Болл. Кора Грин также ничего об этом не знала. Беременность не обнаружили и при вскрытии, о чем сообщили на суде по делу Альфреда Ропера. Можно допустить, что по каким-либо физиологическим причинам или вследствие жары Лиззи потеряла ребенка. Мог случиться выкидыш. Но возможен и другой вариант — ребенка никогда и не было, а Лиззи все придумала, чтобы удержать мужа.
Возможно, Ропер давно хотел уйти от нее. В письме от 15 июля, отправленном миссис Мод Лемминг в Фэн-Диттон, он не сообщает ни о жене, ни о дочери, а лишь передает (снова) привет от них. Он пишет, что с августа начинает работать в Кембридже и просит сестру приютить их с сыном с 27 июля, пока он не подыщет жилье. Но, с другой стороны, он писал сестре, что хочет «создать дом» и «вернуться к семейной жизни».
В начале второй недели июля он предупредил Флоренс Фишер, что увольняет ее. Пояснил, что с 31 июля ее услуги больше не потребуются, так как он, миссис Ропер и дети переедут в Кембридж. Миссис Гайд останется здесь одна, но вряд ли ей нужна служанка. Как свидетельствовала Флоренс, именно так он и объяснил.
Флоренс обратилась к Мэри Гайд, которая, как выяснилось, ничего не знала о предстоящем отъезде. Мэри поспешила расспросить дочь, но та тоже пребывала в неведении. Почему Флоренс так хотела остаться там, где ее перегружали работой и платили гроши, — не ясно. Жила она в крошечной грязной каморке. Сильная и работящая женщина двадцати двух лет, без сомнения, могла бы найти другое место и жилье. Альфред дал бы ей хорошую рекомендацию. Возможно, дело в том, что Флоренс собиралась замуж и до следующей весны, когда намечалась свадьба, рассчитывала доработать на старом месте.
Так или иначе, настроена Флоренс была решительно, и тут Альфред сообщает об увольнении. Днем 27 июля миссис Гайд сказала Флоренс, что плохо себя чувствует, у нее болит под левой лопаткой и в груди. Это «шалит сердце», и ей надо прилечь. Затем появился Альфред и сообщил, что они с Эдвардом вскоре уезжают в Кембридж, а миссис Ропер и Эдит присоединятся к ним чуть позже. Флоренс не видела, чтобы он покидал дом, но предположила это. И действительно, через сорок пять минут Альфред вернулся. Он позвонил в дверь, объяснив, что где-то оставил серебряную коробочку для монет, которая досталась ему от отца. Девушка предложила помочь поискать монетницу, но Альфред отказался, велев ей заниматься своей работой, и открыл дверь в столовую, где Флоренс должна была собрать скатерти и салфетки для стирки. Она слышала, как он поднимался наверх, где находились его жена, Эдит и Мэри Гайд.