Уэксфорд посмотрел на водителя: это был квартирант-индиец.
— С ним уезжаете, да?
— Я уезжаю одна — только я и ребенок. Он просто разрешил мне воспользоваться его фургоном. Я собираюсь домой, к матери. Куда еще я могу поехать? — Она затолкала в фургон ободранный проигрыватель, вытерла о джинсы руки и пошла к ступенькам лестницы, ведущей в подвал. Трое полицейских последовали за ней. Громоздкие старые книжные шкафы с фолиантами еще оставались здесь. От стены отвалилось чуть больше краски, благодаря чему увеличилась «карта» таинственного континента Утопия. Лэмонт лежал на кровати; ребенок беспокойно ворочался, а он придерживал его согнутой рукой.
Пегги не проявила ни одного из качеств, которые положено демонстрировать соблюдающей приличия хозяйке дома, но сегодня она была не респектабельной домохозяйкой, а странствующей девушкой, покидающей своего любовника. Видимо вспомнив, что Уэксфорд как-то раньше помог ей перетаскивать тяжести, она восприняла его появление как знак того, что может снова использовать его в этом качестве, и протянула ему корзину с кухонными принадлежностями, но Уэксфорд только покачал головой. Он подошел к кровати и внимательно посмотрел на Лэмонта, который вначале попытался зарыться с головой в подушки, но потом медленно сел на кровати.
Говард и Бейкер подошли ближе; Пегги смотрела на них. Она понимала: что-то не так, потому что ей перестали задавать вопросы, однако ничего не сказала. Пегги уезжала с Гармиш-Террас, и все, что здесь оставалось, ее больше не заботило.
— Вставайте, Лэмонт, — приказал Бейкер. — Вставайте и одевайтесь.
Лэмонт не ответил ему. Он сидел голый, укрывшись грязной простыней. Пустые глаза отражали его полную несостоятельность, крайнюю бедность, недостаток любви, возможностей и воображения. «Вот тебе и твое искусство, — подумал Уэксфорд. — Неприспособленный ты человек, как и твое искусство».
— Ну, давайте. Вы знаете, почему мы здесь.
— У меня никогда не было денег, — прошептал Лэмонт. Он опустил простыню, взял ребенка на руки и протянул его Пегги. Это было окончательное отречение. — Теперь тебе придется ухаживать за ней, — проговорил он. — Тебе. Я сделал это для тебя и для нее. Ты бы осталась, если бы у меня были деньги?
— Не знаю, — заплакав, ответила Пегги. — Не знаю.
— Хотел бы я чувствовать себя так же, как ты выглядишь, — сказал Говард. — Говорят, смена деятельности — лучший отдых. У тебя этого не получилось, однако выглядишь ты прекрасно.
«И чувствую себя прекрасно, — подумал Уэксфорд, но не сказал этого вслух. — И все же буду рад вернуться домой».
— Это здорово — снова читать и не чувствовать, что ты слепнешь.
— Кстати, ты мне напомнил, — спохватился Говард. — У меня тут есть кое-что для тебя почитать в поезде. Подарок на прощание. Памела сходила и принесла его. Очень симпатичное издание «Утопии» в переплете из телячьей кожи с золотым обрезом.
— Наконец-то у меня есть эта книга. Большое спасибо! Как ты думаешь, когда мы поедем обратно в Челси, мы сможем заехать к нему, чтобы попрощаться?
— Почему бы и нет? А по пути ты, Рэдж, прояснишь для меня кое-какие моменты.
День собирался быть славным — первый действительно погожий день за весь отпуск Уэксфорда. Он попросил Говарда опустить стекло, чтобы почувствовать на своем лице ласковый ветерок.
— Когда я допустил свой первый промах, — начал он, — я понял, что Дербон не стал бы осквернять свое кладбище, а потом вспомнил, как он говорил мне, что у него день рождения — двадцать девятого февраля. Человек никогда не забывает своего дня рождения, особенно если он бывает раз в четыре года. Лэмонт положил ее тело в склеп Монфортов, потому что встречался с ней возле склепа и там убил ее.
— Когда ты впервые заподозрил его?
— На мысль о нем меня навело то, о чем Лавди, — а я думаю о ней как о Лавди, потому что она всеми силами пыталась хоть как-то выбраться из мрака на свет, — так вот, то, о чем она разговаривала с ним и хотела что-то доверить ему. Ей нечего было доверить, кроме Александры. Она сблизилась с ним, а не с Пегги еще и потому, что Лэмонт очень заботился о своей дочке. — Они въехали в Гайд-парк, где зацвело целое море ранних нарциссов — не меньше десятка тысяч… — Она сказала ему, что скоро получит пять тысяч фунтов, и, видимо, убедила его (несмотря на то, что это могло показаться неправдоподобным) проконсультироваться в агентстве недвижимости. Я видел у него спецификацию на дом стоимостью около пяти тысяч фунтов.
— Но она собиралась дать ему только одну тысячу.
— Я знаю. Не думаю, что он собирался прибегнуть к насилию, скорее просто хотел выманить остальные деньги.
— Итак, она позвонила Дербону, — продолжил Говард, когда они проезжали мимо музеев, у которых в это субботнее утро уже скопилась масса туристов. — Позвонила ему двадцать пятого февраля в четверть второго, чтобы назначить встречу.
— Они уже встретились в его офисе. Она звонила Лэмонту, а тот находился в пабе «Великий князь» — он всегда адресует туда свои звонки. Лавди сказала ему, что получит деньги сегодня во второй половине дня на кладбище. Видимо, он поджидал ее н видел, как они расстались с Дербоном, и, естественно, решил, что Лавди получила деньги.
— Потом он подошел к ней, — продолжил Говард, — и попросил свою тысячу, но она не дала. Ей нечего было дать.
Уэксфорд кивнул.
— Он отчаянно хотел обеспечить Пегги и дочь. Ничто не могло заставить его свернуть с этого пути, и тогда он задушил Лавди ее собственным шарфом.
— Нет, Рэдж, я не согласен. Это был шарф миссис Дербон.
— Вначале — да, — пояснил Уэксфорд. — А потом Дербон подарил его тете Лавди.
Река сверкала и переливалась золотисто-коричневой рябью — старшая сестра его реки — Кинсбрук, только грязнее, шире и мощнее. «Сегодня, — подумал Уэксфорд, — после того, как распакуем чемоданы и вручим подарки внукам, пойду полюбоваться моей рекой». Он вышел из машины и направился к сэру Томасу. Этим утром его золотая шляпа и цепь были просто ослепительны!
Повернувшись к Говарду, который, прихрамывая, брел следом, Уэксфорд нащупал в кармане свою новую книгу и сказал:
— Больше четырехсот лет назад он написал эту книгу, однако не думаю, что все, о чем в ней говорится, так уж изменилось к лучшему, да и происходило все это совсем не так, как он надеялся. И слава богу, что он не знает об этом, иначе встал бы с этого кресла и вернулся обратно в Тауэр.
— Ты не собираешься читать свою новую книгу? — спросила Дора, когда они сидели в поезде и мимо окон проплывали пригороды, серые улицы, красные жилые кварталы, белые башни…
— Через минутку, — ответил Уэксфорд. — Что это у тебя, еще какие-то подарки?
— Чуть не забыла! Сегодня утром пришли эти два пакета.
Два пакета: один — толстый, другой — тонкий. Кто бы это мог прислать их? Надпись на коричневой обертке ни о чем не говорила. Он развязал бечевку на тонком пакете, и оттуда выпала «Утопия» в мягкой обложке вместе с открыткой, изображавшей кролика на фоне деревенского пейзажа, и надписью: «С любовью, от невестки Дениз».