Я в отличие от сестры училась хорошо, так что без труда поступила в Экономический институт по специальности «Банковское дело». Мама мой выбор приветствовала, поскольку расчет на удачное замужество в моем случае отпадал.
Иное дело — сестра. Насчет нее мама не тер??ла надежды. А что ей еще оставалось, Сашка была не приспособлена ни к какой трудовой деятельности…
Но не получалось. То есть мужиков-то вокруг нее вертелось предостаточно, но все какие-то несолидные, голь-шмоль, и в кармане, и в голове пусто, как сказала бы бабушка. А которые поприличнее, те обязательно женатые, и семью свою из-за сестрицы никто бросать не собирался. Нет, все-таки Генка у нее третий. Был у нее и второй официальный муж, но это очень долгая история. Если я буду вспоминать, то до утра не засну…
Как ни странно, спать все же захотелось, усталость взяла свое.
…На следующее утро, едва я вошла в свой кабинет, на моем столе снова зазвонил телефон. Я сняла трубку, не сомневаясь, что звонит Лариса Ивановна со своей обычной утренней проверкой.
Однако это была не она.
В трубке раздался мужской голос, который я не сразу узнала.
Дело в том, что это был наш прежний шеф Карабас-Барабас… то есть Антон Степанович, а его голос мне почти никогда не приходилось слышать по телефону. Прежде по его поручениям звонила секретарь Лидия Петровна. Которая теперь стала секретарем Меликханова. Сам он, кажется, никогда не снимал телефонную трубку и номер не умел набирать.
— Евгения… Николаевна, — проговорил Карабас неуверенно, — пожалуйста, зайдите ко мне минут через пятнадцать. С материалами по «Импульсу».
Я что-то пробормотала в ответ, но он уже повесил трубку. Вот интересно, с чего это я им всем вдруг понадобилась? Сидела незаметно, спокойно работала. Неплохо вроде бы работала, нареканий со стороны начальства не было, но отчего же раньше мне не давали понять, что я такой ценный сотрудник? Вчера новый начальник едва ли не первую меня вызвал для знакомства, сегодня прежний с утра пораньше торопится поговорить… Ей-богу, пять лет без малого работаю, ни разу с ним один на один не разговаривала!
Собрав нужные бумаги, я вышла в коридор и подошла к лифту.
Теперь я уже знала, что Антон Степанович переехал в бывшую переговорную, на том же четвертом этаже. То есть понижение по служебной лестнице не сказалось на местоположении его кабинета.
Кабина лифта открылась, я вошла в нее и хотела уже нажать кнопку четвертого этажа, как вдруг в коридоре появился Меликханов.
— Подождите! — проговорил он повелительно.
Я отдернула руку от кнопки и отступила к стенке.
Потому что уже догадывалась, что меня ожидает.
Илья Артурович вошел в кабину и сам нажал на кнопку четвертого этажа. При этом он был мрачен, как грозовая туча, не поздоровался со мной, не поблагодарил за то, что я его дождалась, и вообще смотрел на меня как на пустое место. Точнее, не на меня, а сквозь меня. Как будто это не он только вчера распинался о моих замечательных достоинствах и блестящих перспективах.
Но мне было не до его хамского поведения. Мне было даже не до своих блестящих карьерных перспектив. Мне вообще было наплевать, сохраню ли я свою работу. Снова в присутствии Меликханова мне стало худо.
Мне стало даже хуже, чем накануне, гораздо хуже, поскольку теперь мы находились в тесном замкнутом пространстве лифтовой кабины, которую целиком заполнил его запах, тот запах, от которого на меня накатывала волна дурноты, и я не могла никуда от него деться, не могла даже отстраниться.
Все тот же аромат дорогой мужской туалетной воды, благородный запах хорошего табака — и отчетливо пробивающийся сквозь них запах агрессии, запах неуверенности и страха. Причем сегодня этот запах был гораздо отчетливее, гораздо ощутимее, чем вчера.
Сердце мое глухо и тяжело забилось, руки задрожали, так что я едва не выронила свои бумаги. На висках выступил холодный пот, во рту пересохло, я начала задыхаться.
Как можно дальше отодвинувшись от Меликханова, я вжалась спиной в стенку кабины. Ноги едва держали меня, казалось, еще немного — и я сползу по этой стенке на пол…
К счастью, шеф не замечал, что со мной происходит. Он мрачно смотрел прямо перед собой, явно погруженный в какие-то безрадостные мысли.
Я сжала зубы и постаралась взять себя в руки.
В конце концов, мне не семь лет. И даже не пятнадцать. Как можно до такой степени распускаться, как можно так поддаваться глупым детским страхам… И к тому же если я сейчас грохнусь в обморок или устрою истерику, меня завтра же уволят. Выгонят с треском. И где я найду еще такую работу? То есть рано или поздно что-то я найду. Но вот когда… И точно не за такую зарплату.
Кажется, мне удалось немного приструнить свой страх. Во всяком случае, я не упала на пол, не выронила бумаги, даже смогла преодолеть предательскую дрожь в руках.
Меликханов поднял руку, чтобы поправить узел на своем галстуке.
Я уставилась на эту руку, как зачарованная.
Короткие, толстые пальцы Ильи Артуровича были покрыты жесткими рыжеватыми волосками. И такие же рыжеватые волосы торчали из-под белоснежного манжета его идеально отглаженной рубашки.
Значит, Меликханов — рыжий! Точнее, был рыжим, пока не потерял свою густую шевелюру, пока его голова не стала лысой, как бильярдный шар.
Осторожно, робко, испуганно я перевела глаза с руки босса на его лицо. Да, в это почти невозможно поверить, но до сих пор я ни разу не осмелилась внимательно взглянуть на лицо Ильи Артуровича. Он вызывал у меня такой страх, что я этого всячески избегала.
Лишь сейчас я разглядела веснушчатую кожу, густые рыжеватые брови, водянисто-голубые глаза того оттенка, какой бывает только у рыжих…
Значит, то, о чем я думала прошедшей ночью, то, из-за чего я не могла сомкнуть глаз, — не плод моего больного воображения. Я действительно вспомнила тот запах, запах человека, который едва не задушил меня в заброшенном доме.
Мне показалось, что рука Меликханова, сильная рука с короткими, толстыми, покрытыми рыжими волосами пальцами сомкнулась на моем горле. Еще мгновение — и я, наверное, потеряла бы сознание.
Но тут лифт, к счастью, остановился, двери кабины разъехались, и Меликханов вышел, не сказав ни слова и не удостоив меня взглядом.
Я на подгибающихся ногах вышла следом за ним.
Идти в таком состоянии в кабинет к Антону Степановичу было глупо. Вернее, просто невозможно. Тем более что у меня оставалось еще три минуты из отпущенных им пятнадцати. Поэтому я свернула не налево, где находилась переговорная, а направо, к комнате с женским силуэтом на дверях.
В дверях туалета я едва не столкнулась с Лидией Петровной. Разглядев мое лицо, она изумленно подняла брови и передумала выходить.