Рим Шариф никогда не была замужем. Просто среди незамужних поварих, работающих в домах джентри, [12] считалось модным добавлять к имени не мисс, а миссис. По ее словам, отец Зейнаб «собрал манатки», как только узнал, что Рим беременна. Он был белым красавцем по имени Рон Бокинг, но она называла его «Крысом» или «Подонком». Рим тогда тоже была красавицей, могла бы ею считаться и сейчас, в сорок пять, не заплыви она жиром. Возможно, она так растолстела с тех пор, как Зейнаб пошла в школу, и Рим решила, что никогда теперь не будет делать того, чего ей не хочется, и наоборот. Так что она бросила изнурительную работу в Брентфорде, в магазине-ателье по пошиву нижнего белья, и внушила самой себе, будто у нее серьезная болезнь спины. Докторам до сих пор не очень удается диагностировать и лечить болезни позвоночника. Но они верят вам, если вы стонете и сильно сутулитесь. Рим оказалась хорошей актрисой. Она усердно стонала и сутулилась на приемах у врачей и умудрилась даже артистично подергиваться, якобы мучаясь приступами. Пенсионное пособие по инвалидности оказалось больше обыкновенного социального пособия, а Рим располагала теперь временем, чтобы изучать брошюры благотворительных фондов и тем самым собрать с миру по нитке. Даже местные власти согласились вносить арендную плату за ее квартиру и предложили ей инвалидную коляску. Сейчас, наедине с Кармел и Брином, – Зейнаб с Алджи ушли в кино, – она обдумывала это предложение, и пришла к выводу, что предпочла бы автомобиль. Она не умела водить, но может научиться…
– Бабушка, а можно видео посмотреть? – спросила Кармел. – Мы хотим «Основной инстинкт».
Отец запрещал им смотреть этот фильм, также как «Бешеные псы» и «Побег из Шоушенка», но Рим было все равно. Она всегда позволяла детям делать что угодно, лишь бы они ее не трогали, и за это они ее обожали.
– Брин хочет шоко, – залепетал малыш. – Белый шоко, не коричневый, – заныл он, когда ему дали не то.
– Сам бери и замолчи, – сказала Рим, подталкивая к нему коробку. А ей самой пришло время перекусить остреньким. Как давно она ничего не готовила! Она питалась готовыми блюдами, которые заказывала в индийском ресторане «Дерево Баньян». Остатки ужина оставляла на завтрак, плюс еще съедала на десерт батончик «Марс». От строгого воспитания в мусульманской семье, в Волворте, – ее выгнали из дома, когда она забеременела, – в ее жизни остался единственный моральный принцип – ненависть к алкоголю. Она любила повторять, что никогда не пила ничего крепче недиетической кока-колы. В огромном американском холодильнике Зейнаб хранилось около десяти таких банок. Рим взяла одну и закурила огромную сигарету. Потом разогрела в микроволновке острую курицу, бросила ее на тарелку и вернулась в свое кресло. Чередуя куски курицы с затяжками, она без интереса посмотрела фильм, неудачно выбранный Кармел.
Измазанный черным и белым шоколадом Брин забрался на ее толстые колени и ласково прижался щекой к ее шее. Рим рассеянно обняла его и отхлебнула кока-колы.
Зейнаб с Алджи заняли свои места в зале кинотеатра «Уорнер-Виллидж». Алджи бывал непунктуален так же часто, как и Зейнаб, но сейчас они, оказалось, пришли раньше, чем нужно.
– Глупо в такое время ходить в кино, – ворчала Зейнаб. – Не понимаю, почему мы не могли пойти на восемь тридцать пять.
– Потому что твоя мать не пришла бы сидеть с детьми в восемь. Она постоянно твердит, что не может возвращаться домой ночью, она должна высыпаться.
– Что? Да с ней и теплового удара не случалось с восемьдесят второго года.
– Она говорит, что повсюду бродит Ротвейлер, и жить в зоне его обитания – значит, быть потенциальной жертвой. Особенно ночью. Я просто повторяю ее слова.
Зейнаб рассмеялась. Она не умела сердиться долго.
– Не думаю, что он станет за ней охотиться. Все его жертвы, кажется, молодые. Более или менее. Кого из нас она надеется надурить?
– Ты знаешь свою мать, – Алджи открыл стакан с попкроном и передал ей. – Смотрела сегодня телевизор? А «Стандарт» не покупала? Кое-что рассказали о парне этой Гейнор Рей.
– Ноттингемской?
– Да. Полицейские допросили его и показали ему все, что нашли рядом с ней в куче мусора. А он говорит, что в ее сумочке кое-чего не хватает. Эта Гейнор всегда носила с собой одну вещь. Он сказал, что это был ее талисман, и найти его они не могут.
– Так что это было?
– Серебряный крестик. Такие носят на шее, на цепочке, но она никогда не надевала его на работу, просто брала с собой. Боялась, что крест будет смущать клиентов, представляешь себе стриптизершу с крестом?
– Да уж…
– Так вот, про клиентов он, конечно, не говорил, но сказал, что крест должен быть у Гейнор в сумке, и в спальне, например, искать бесполезно, если ее самой там нет. Она с ним не расставалась.
– Бедняга, – сказала Зейнаб и принялась разглядывать входящих в зал людей. Она думала, что ни один нормальный человек не пойдет в кино на такой сеанс, если нет другой возможности. Как у них с Алджи. Она к тому же договорилась о свидании с Мортоном Фиблингом, должна была встретиться с ним через час и пойти в «Ронни Скоттс», но в этот раз решила пренебречь Мортоном. Она была доброй девушкой и прекрасно понимала, что чувствует бедняга Алджи, когда вечер за вечером сидит один дома с детьми. Она просто в долгу у него. Она скажет Мортону, что отец запретил ей выходить, запер в комнате, что-то вроде этого. Уже в который раз она поздравила себя с изобретением злого папаши. Это решало все проблемы, которые могли появиться у Сюзанны с Зейнаб. Просто гениальная находка. Тут она осмотрелась и увидела знакомое лицо.
– Гляди, Алджи, это Уилл, о котором я тебе рассказывала. Он живет над магазином Инес. Он совсем один пришел, бедный.
Алджи посмотрел по сторонам:
– Где? Этот, что ли, который выглядит, как Дэвид Бекхэм?
– Разве? А я даже не заметила, что он на него похож.
– Не заметила? Да ни одна девчонка не пройдет мимо такого, как он.
Свет в зале постепенно потушили, и Зейнаб взяла Алджи за руку.
– Да успокойся, милый, ты же знаешь, что я однолюбка. Он для меня просто знакомый парень.
В фильме Зейнаб заинтересовали только драгоценности, украденные из магазина «Тиффани». Особенно красивыми были изумруды, чей сине-зеленый цвет отлично подошел бы ей. Можно будет упомянуть о них Мортону, когда он начнет жалеть ее и причитать на тему ее жестокого отца. Она будет не против сменить его бриллианты на сапфиры. Как и многие в зале, она не старалась уследить за всеми махинациями гангстеров в фильме, да и суть всех их разговоров с монотонным акцентом, имевших место в основном в ночных барах, ускользала от нее. Но ей, как и любой женщине, было жаль Рассела Кроу, когда его застрелили, и Сандру Буллок, оказавшуюся в заточении на Бразильском побережье, ей тоже было жаль.