Вернулась Хоуп с бутылкой и штопором, водрузила их на стол:

— У меня сил не хватит открыть. Совсем ослабела.

— Давай я, — вызвалась Сара.

— Лучше брось эту затею с биографией. Я все думала, пока возилась на кухне. Папочка не хотел бы, чтобы мы узнали его прошлое, иначе не стал бы менять фамилию. Остановись, пока не поздно. Позвони Постлю и скажи, что это слишком для тебя мучительно. Пусть все останется как есть, и со временем… Со временем нам, наверное, удастся забыть.

— Ты сможешь забыть об этом, Хоуп?

Хоуп промолчала и жадно схватила стакан, который Сара наполнила вином.

— Я еще кое-что сделала, — почти смущенно призналась Сара. — Я перепроверила и выяснила: папа не учился в Тринити. А если учился, то под другим именем, прежде чем стал Джеральдом Кэндлессом. И потом, ты читала письмо в «Таймс»? От того человека, Дрориджа, который издает журнал про марки? Я сначала не поверила, но теперь вижу, что он прав: папа не работал в «Уолтамстоу Геральд».

— И что с того? Провинциальная газетенка. Зато он работал в «Вестерн Морнинг Ньюс».

— Может быть, — кивнула Сара. — Скорее всего. Я напишу им, спрошу, осталась ли запись. Прошло сорок пять лет. Насколько я понимаю, мы ничего не знаем о папе — где он был, что делал, пока ему не исполнилось двадцать пять лет.

— Значит, он что-то сделал, — пробормотал Фабиан.

— В каком смысле?

— В смысле — сделал что-то не то.

9

Некоторые люди жалуются на плохую память; в плохом вкусе не сознается никто.

«Пурпур Кассия»

Такую же фразу Джеральд произнес тридцать пять лет назад. Дословно:

— Мне бы хотелось пригласить вас на ужин, Урсула.

Скажи он по-другому — «Можно пригласить вас на ужин?» или «Вы поужинаете со мной?» — она бы непременно согласилась. Но знакомые слова словно ударили ее. Его голос похож на голос Джеральда, хотя внешне он совсем другой, и Урсула провалилась в прошлое, словно в туман. За тридцать пять лет мужчины чего только ей не говорили, но никто не приглашал ее поужинать теми же словами. Наверное, даже в сумерках заметно, как она потрясена.

— Если позволите, я пройдусь с вами по тропинке, — сказал он.

Урсула взяла себя в руки. Ее била дрожь. Сексуальное притяжение, которое она только что испытывала к Сэму Флемингу, исчезло без следа. Она автоматически повернулась и пошла впереди. На крутой дорожке, кое-где со ступеньками, для двоих места не было.

— В пятницу я возвращаюсь домой, — заговорил Сэм. — Мне бы хотелось, чтобы завтра вечером или в четверг вы согласились поужинать со мной.

Урсула кивала в такт его словам, но не в знак согласия.

— Не обязательно в гостинице. Наверное, вы знаете хороший ресторан поблизости. Какой выберете.

Потом она не могла понять, почему ответила именно так. Словно со стороны слышала свои слова:

— Ужинать с вами я не стану, но загляну после ужина, выпьем вместе.

Они почти добрались до вершины. Дорожка шла ровно, затем последний крутой подъем и развилка. Здесь Урсула обернулась. Вернее — они оба остановились и посмотрели друг на друга.

— Только не просите, чтобы Молли присоединилась к нам. Боюсь, она не сможет. Будет наверху с детьми. Одних она малышей не оставит. О другой няне, кроме вас, и слышать не захочет. И не предлагайте посидеть с ними вместо нее!

Урсула снова кивнула.

— Вот ваша тропинка, — показала она. — Я загляну в четверг примерно в полдевятого, если вас устроит.

— Что поделаешь, — улыбнулся Сэм.

Дома Урсула сразу направилась к рабочему столу. Перед уходом она оставила там три рукописи. Только работа поможет ей отвлечься от мыслей об этом разговоре. Если станет перебирать все реплики, почувствует себя идиоткой, не говоря уж о других малоприятных эмоциях. С годами Урсула научилась управлять своим сознанием, знала, какие мысли нужно подавить в зародыше, а каким позволить вынырнуть на поверхность. И сейчас она поспешно принялась за рукописи.

Рукописи предназначались университету, который собирал архив Джеральда. Два романа отпечатала она сама, третий — Розмари. Джеральд вносил исправления черной ручкой. Как странно: писал он неразборчиво, а редактировал аккуратно. Урсула выдвинула ящик стола, поискала оберточную бумагу, конверты для бандеролей, скотч.

К тому времени, когда зазвонил телефон, Урсула снова вспомнила про Сэма Флеминга. Звонок прервал ее мысли, и весьма кстати — так она думала, пока не взяла трубку. Она едва узнала голос дочери. Сара запиналась сильнее, чем в прошлый раз, чуть не плакала. Будь у них доверительные отношения, как обычно между матерью и детьми, подумалось Урсуле, она ждала бы тяжкого признания. Но Сара не станет поверять ей задушевные тайны, как и сама Урсула не стала сообщать дочери — с восторгом или смущением, — что ее пригласили на ужин.

— Что случилось, Сара?

Молчание затянулось. Стояла такая тишина, что Урсуле почудилось, будто их разъединили.

— Сара! — окликнула она.

— Я хотела тебя спросить…

— О чем?

— Не знаю, как сказать. — Сара глубоко вздохнула, и Урсула с замиранием сердца услышала из ее уст обращение, от которого отвыкла много лет назад: — Мама… Мама, а папа всегда носил фамилию Кэндлесс?

— То есть? — переспросила Урсула. Обращение дочери выбило ее из колеи.

— То есть у него была когда-нибудь другая фамилия? Он не менял ее?

— Насколько мне известно, нет. Конечно нет. С чего ты взяла?

Сара уклонилась от ответа.

— Я приеду на выходные. Надо бы осмотреться в его кабинете, бумаги разобрать. Ты не против?

Урсулу поразило, что дочь спрашивает разрешения. И она ответила как-то наигранно:

— Что ты, что ты, разумеется, приезжай.

— Заодно и тебе помогу. Разберем все вместе. Ведь тебе это нужно?

— А что за другая фамилия? — спохватилась Урсула.

Снова повисло молчание. Потом Сара сказала:

— По телефону не объяснишь. Поговорим, когда я приеду.

Присев в гостиной, Урсула посмотрела на море — туман рассеялся, заходящее солнце тусклым золотым слитком переливалось на западе. На его фоне черным ромбом проступал остров Ланди. Вновь и вновь Урсула прокручивала в уме слова Сары, но ничего не понимала. Когда солнце зашло и тени вытянулись, Урсуле показалось — если она сейчас обернется, то увидит Джеральда в «папином кресле». Это имя казалось неотъемлемой частью Кэндлесса, как и крупная фигура, грива волос, глубокий голос, отдающий краткие распоряжения. Джеральд Кэндлесс. Имя непривычное, но, услышав его, не пропустишь мимо ушей, а призадумаешься и вспомнишь: «Ах да, конечно!»