– Нет уж, давай хоть в общих чертах, – безжалостно сказал Данил.
– Ну, она привела еще какую-то… Вытащили всякие наручники, вибраторы и хотели, чтобы я все это попробовала, а они еще вдобавок будут фотографировать… – она и вовсе повернулась спиной. – Словом, когда я отказалась, стукнули пару раз по почкам и натуральным образом изнасиловали, Рамона сильная баба, а та, вторая, вообще культуристка какая-то…
– Фотографировали?
– Нет. Фотоаппарат так и остался лежать… Рамона мне потом звонила пару раз, извинялась, звала мириться. Я не пошла.
– Все?
– Все, честное слово. – Она повернулась к нему, попыталась улыбнуться. – Вот такие сексуальные эксперименты на стороне…
– А самое главное – так компромат и подбирают, – сказал Данил. – Классическим образом.
– Но ведь, кроме этих фотографий, других не было… Прошло три месяца – и ничего… – она взглянула чуточку смелее. – Послушай, а что тебя больше всего мучает, – то, что меня могли скомпрометировать, то, что я тебе изменила, или то, что изменила с бабами?
Данил молча взял ножницы, аккуратно вырезал из одной фотографии голову Рамоны и спрятал вырезку в бумажник. Ушел в комнату, взял рацию.
– Седьмой. Дежурный пост.
– Отыщи Японца, пусть немедленно приедет ко мне на хату. Роджер.
– Ты меня выгоняешь? – спросила вошедшая следом Ольга.
– Не было у мужика хлопот, связался мужик с девочкой на двадцать лет младше… – сказал Данил. – Да не выгоняю я тебя. Черт его знает, может, в самом деле век такой дурацкий, а критерии плывут, как дерьмо по реке…
– Кто тебе дал фотки? Светка?
– Мент мне их дал, – сказал Данил устало. – Мент, мусор, легаш, тихарь – нужное подчеркнуть… Светку, радость моя, вчера кто-то придушил, так что ты посиди и хорошенько подумай, что тебе говорить и как говорить, если, паче чаяния, потащат вдруг на спрос…
Она отшатнулась:
– Задушили?
– Ага, – сказал Данил. – Говоришь, там была этакая культуристка? Опишешь потом внешность поподробнее…
Но в эту версию он не особенно верил – как не верил в пытавшийся протаранить их «ЗИЛ». И все еще стоял в раздумье посреди комнаты, когда в дверь позвонили.
Посмотрев в глазок, Данил сразу же открыл дверь. Демонстративно обозрел лестничную площадку, даже перегнулся через перила, глянул вниз. Пожал плечами:
– А где эти милые мальчики с автоматами? Я как-то незаметно уже привык видеть вас непременно в окружении верной лейб-гвардии…
Не было мальчиков. Даже рыжей кожанки на Клебанове на сей раз не обнаружилось, как и деталей милицейской формы – Мальчиш-Кибальчиш напялил обыкновенный джинсовый костюм с клетчатой рубашечкой, отчего казался еще моложе. Но наплечную кобуру, как подметил Данил, старлей нацепил.
Данил хотел сказать еще что-то язвительное, но внимательнее присмотрелся к надоедливому гостю, хмыкнул и спросил в лоб:
– Когда его выпускают? Не делайте большие глаза, такой вариант мог бы предвидеть и салажонок, нет у меня стукачей в вашем окружении, право… Ну?
– В девять, – сказал Клебанов глухо. – Никак не раньше, ребята мне обещали…
– Из какого СИЗО?
– Из второго.
– Понятно, – Данил спокойно направился в квартиру. – Тогда заходите. Времени масса. Успеем кофе попить…
Он провел Клебанова в кухню, пояснив на ходу:
– Это я без задних мыслей, просто в комнате девушка одевается… – и мимоходом плотно затворил дверь в комнату.
На сей раз Клебанов, не отнекиваясь, принял у него чашку кофе. Данил покуривал, внимательно разглядывая принципиального мента.
Похоже, принципами его гостю пришлось немного-таки поступиться. Облик старшего лейтенанта был труден для описания и являл собою пикантную смесь уязвленной гордости и подчинения неизбежному – точь-в-точь самолюбивая гимназисточка, которой пришлось выйти на панель, чтобы заработать на краюху хлеба для старой маменьки и заплатить за квартиру выжиге-домовладельцу.
Кое-какие его мысли Клебанов, должно быть, просек близким к телепатии путем – потому что набычился еще больше.
– Давайте сразу внесем ясность, – сказал Данил. – Я не люблю, когда того, кто в данный момент оказался слабее, толчет более сильный – или попросту в о з о м н и в ш и й себя более сильным на данный отрезок времени. В вас я этого поганого качества не заметил. И у меня его, смею заверить, вроде бы нет. Посему не делайте столь трагического лица. Вы не разорившаяся юная графиня, вынужденная спать с разбогатевшим конюхом, а я не конюх. Никто никого не ломает, никто не продается… никто, кстати, и не покупает. Просто жизнь так повернулась, что в данный момент небольшая помощь требуется именно вам. У меня тут нет магнитофонов и потайных видеокамер. И вербовать вас я не собираюсь. Не из благородства души – просто некогда мне заниматься такими глупостями. Но, коли уж пришли, и на канате вас никто сюда не тянул, кое-что вам рассказать придется. Я не покушаюсь на ваши милицейские тайны, но все, что у вас есть на Есаула, вы мне выложите – еще и для того, чтобы я мог его качественно прижать.
– А если я пришел не из-за него?
– Из-за него, бросьте, – сказал Данил доброжелательно. – Вы его упускаете, а вот мы способны опять пригласить в гости и поговорить резко. Я не демонстрирую превосходства и не хвалюсь – староват для таких забав, перебесился. Повторяю, такова жизнь… Кто из шантарских хитрожопых адвокатов заявился к вашему начальству поутру – Тимошевский, Зарубин, Бацаев?
– Зарубин.
– Ага, – сказал Данил. – Мы-то с вами – взрослые мальчики и прекрасно знаем: там, где гуляет Зарубин, ищи милягу Беса… А поскольку мальчики мы не только взрослые, но и в меру циничные, продвинемся дальше и признаем: даже Зарубин, хоть и оборотист, все ж не Перри Мэйсон, а град наш – не Чикаго. Отсюда следует, что потребовалась как минимум одна отзывчивая душа, декорированная погонами с большим количеством звезд… кто же этот «астроном», Пожидаев или Скаличев?
Клебанов зло молчал. «Вообще-то корпоративная солидарность и честь мундира – вещи въедливые, – подумал Данил. – Я бы тоже не откровенничал, будь мое начальство сколь угодно ссученным…»
– Ладно, это лирика, – сказал он. – В такие дебри мы забредать не будем.
– Я хочу сразу поставить дело ясно: мы работаем вместе от и до. В четко очерченных рамках. Один-единственный раз.
– Ну разумеется, разумеется, – согласился Данил.
«Мы работаем, – хмыкнул он про себя. – Это я работаю, а ты пришел отдаться. Будь на моем месте кто-то гнилой, или имей я на твой счет четкие указания, вербанули бы тебя, мальчик, как проститутку Георгина, не отходя от кассы. Хотя нет, такие мальчики способны на резкие финты – либо сам застрелится, либо тебя сначала изрешетит…»