— Ты, патсуикет с реки Мерримак, знаешь эту страну лучше нас, хотя мы живем по-соседству, — вынуждены были признать мик-маки.

— Когда-то вся земля принадлежала Детям Зари, — заявил Пиксарет, не убоявшись быть уличенным в преувеличении. — Память об этом хранится у нас в крови. И эта память ведет нас в те места, где когда-то пировали наши предки. Затем пришли белые. Теперь у нас чугунные чаны, которые мы носим с собой в походах. Но и наши земли усохли, как плохо обработанная оленья шкура.

В прежние времена индейцы изготавливали свои чаны для варки пищи, выжигая изнутри пни срубленных деревьев. Их наполняли водой, бросали туда раскаленные камни, и вода закипала. В нее клали кукурузу, рыбу или мясо, жир, мелкие лесные плоды. Кочующие племена знали, где находятся эти деревянные чаны. Необходимость оставаться по возможности вблизи от этих мест способствовала компактному проживанию племен…

В пути индейцы убили оленя карибу. Они выварили его кости, чтобы получить белый жир и взять его с собой. Отдельно сварили желудок и его содержимое, которое имело вид зеленовато-желтого теста. Вкус у него был немного горьковатый из-за листьев вербы, которыми карибу питается летом.

Анжелика также не отказалась его отведать. Она сидела, прислонившись к дереву. Она очень устала и, несмотря на быструю ходьбу и жару, продолжала мерзнуть. Это шло как бы изнутри. В Монегане, после ее купания, отец де Верной заставил ее съесть тарелку горячего супа. Ей казалось, что никогда раньше она не ела ничего более вкусного. Теперь он также был мертв. И, вспомнив об этом, она вдруг увидела смерть иезуита под новым углом зрения.

Когда об этом станет известно, то скажут: «Вы слыхали, в Голдсборо они убили иезуита, отца де Вернона… Какой ужас! Этот граф де Пейрак ни перед чем не останавливается…» Как опровергнуть эти сплетни, выглядевшие вполне правдоподобными? Анжелику снова начала бить дрожь. Чтобы согреться, она засунула руки в карманы одетой на нее куртки, снятой с одного из этих неизвестных, безликих людей, которые их преследовали. В одном из карманов она нащупала какие-то предметы. Там были кисет с табаком и какие-то безделушки, предназначенные для индейцев. Из другого кармана она вытащила сложенную вчетверо бумажку.

Это был листок тонкого пергамента, на котором были написаны несколько строк. Она могла поклясться, что от записки исходил легкий запах духов. Почерк внушал ей ужас. Анжелика не могла определить, принадлежал ли он мужчине или женщине, культурному человеку или простолюдину, сумасшедшему или нормальному. Он оставлял впечатление мужской силы и женского жеманства, самоуверенности и коварства зверя, выпустившего когти. Четкие линии в сочетании с общим изяществом свидетельствовали о том, что написавший эти строки часто пользовался пером.

Она прочла: «Сейте горе на ее пути, но так, чтобы обвиняли в этом ее».

И ниже: «Если будешь умницей, сегодня вечером жду тебя…» Что-то нечистое и пугающее скрывалось за этими словами. Подпись была неразборчивой. Непонятные буквы сплетались в силуэт какого-то мерзкого животного. Анжелике показалось, что она уже где-то видела этот знак. Но где?

Она держала листок двумя пальцами, едва сдерживая желание бросить его в огонь и вытереть руки.

Глава 3

Еще целый день они шли по звериным и охотничьим тропам, держась в стороне от дорог.

Между стволами дубов и белых пихт виднелось множество бобровых прудов. Индейцы шли так быстро, что Анжелика едва поспевала за ними; без нее они шли бы еще быстрее. Они даже не шли, а бежали. А бежать индейцы могли часами, да еще со скоростью, немыслимой для белого человека. Из их разговоров Анжелика поняла, что за ними по пятам следует грозная опасность. Ее они тоже не могли бросить, так как эта опасность грозила и ей. Она должна была прибыть живой и невредимой к своему супругу — Человеку-Грому. Только в этом случае можно будет считать, что им всем удалось избавиться от преследования злых духов. Когда нужно было переходить вброд встречавшиеся на их пути реки, Пиксарет переносил Анжелику на своей спине. Дружба и солидарность этих дикарей, их интуитивное понимание обстановки, которая даже для нее оставалась неясной, были бесценными для Анжелики в эти тревожные дни. Белые люди с их более трезвым и материалистическим умом стали бы смеяться над ее сомнениями и неосознанными страхами, а значит, не вызвали бы в ней такого же доверия и не могли бы оказать ей такую же моральную поддержку.

Вечером, когда они остановились поесть, до них донеслось эхо пушечного выстрела.

— Это какой-то корабль призывает начать торговлю, — сказал Униаке.

Они осторожно подобрались к краю скалы, возвышавшейся над широкой рекой со спокойным течением. Устья этих рек, изрезавших морской берег, были достаточно глубоки, чтобы корабли могли проникать довольно далеко вверх против течения.

Они увидели маленькую яхту, красный корпус которой отражался в изумрудном зеркале реки.

— «Ларошелец»! — закричала Анжелика, не веря своим глазам.

Она уже смогла различить на палубе светлую шевелюру Кантора и знакомые силуэты людей из Голдсборо — Ванно и лейтенанта Барсампюи.

Они быстро спустились по крутому склону к берегу реки.

Увидев мать, Кантор вскричал:

— Я так и знал, что найду вас здесь! Через несколько минут он уже стоял рядом с ней на берегу реки.

— Как ты догадался, что я здесь?

— По нюху, — сказал Кантор, прикоснувшись пальцем к кончику носа.

— Ты настоящий сын этой страны, — воскликнула Анжелика, крепко обнимая и целуя его. — Ты стоишь иного индейца!..

Какой замечательный парень этот Кантор с его юной дерзостью и уверенностью в себе, полный энергии и страстности!

— Я вернулся в Порт-Руаяль, чтобы сообщить вам новости об отце, которые стали нам известны в Голдсборо. Вас уже там не было. И мне сказали, что вы отправились на восток. Я добрался до Картера, который сказал, что не видел вас, но сообщил нам, что ваш корабль потерпел крушение, что вы спаслись и отправились в глубь страны вместе с дикарями. Отсюда легко было вычислить ваш маршрут и определить место, где я могу вас встретить. Я стал наудачу заходить в бухты и стрелять из пушки. В конце концов вы меня услышали.

Анжелика не могла сдержаться и перебила его.

— Есть у тебя какие-нибудь новости об отце?

— Да, есть! Он прислал письмо Колену и сообщил ему, что плывет к заливу Святого Лаврентия, огибая полуостров. Вернется он не раньше, чем через три недели. Он дал ему необходимые инструкции.

— Для меня ничего не было?

— Вам была записка.

— Дай сюда, — сказала Анжелика, в нетерпении протянув Руку.

Кантор смутился и пробормотал:

— Мама, извините меня, я ее забыл…

Анжелика от огорчения готова была голову ему оторвать.

— Записка была очень короткой, — сказал Кантор, сильно огорченный при виде расстроенного лица матери. — Наверняка там не было ничего важного!..