– Это не для меня, Олег! Вы уж как-нибудь сами тут… разреши мне уйти.

– А о том, кто моего друга и отца твоего потравил, знать не желаешь? – спросил он, бледный, как сама смерть. – Гудмунд, прикажи, пусть приведут пленника. И Мизгиря пригласи. Он, чую, уже внизу дожидается.

* * *

Мизгирь вошёл первым, поклонился поясно Олегу с Гудмундом. Положил поклон и жёнам княжеским. Силкисив не была столь надменной, как Риона, и благосклонно кивнула волхву.

Олег указал ему, чтобы встал по левую руку. За правым плечом высился брат. Женщины оставались в глубине горницы, но смотрели во все глаза.

Два могучих варяга втолкнули в комнату босоногого пленника, с заведёнными за спину и там связанными руками. Бросили на колени перед князем.

Гудмунд сделал знак, чтобы воины вышли, ибо ничего боле от них не требовалось.

– Княгиня! Знаешь ли сего юношу? – спросил Олег, не оборачиваясь.

Пленник был облачён в длинную льняную рубаху, расшитую, как это принято у корелы. Ворот разодран, но на шее осталась нетронутой обережная лента, поблёскивающая драгоценными пластинками. Когда вязали – снять не посмели, знали, что внутри, под тканью, зашита береста с сильными словами. И кто ту ленту сорвёт, может нехорошей смертью помереть.

– Нет, он мне неведом, – отозвалась Риона, даже не взглянув в сторону пленника.

– А тебе, – обратился Олег к узнику, – ведома ль княгиня?

Тот посмотрел на князя пустыми, бесцветными глазами, но ничего не ответил.

– Гляди-ка, язык прикусил, – усмехнулся Гудмунд. – А у катов такой руганью сыпал, что и у них уши завяли. Речь нашу он разумеет. Прикидывается.

– Так у меня есть чем ему развязать язык, – молвил Олег и повернулся к волхву.

Мизгирь уже держал в руках тряпицу, он тут же начал разворачивать её и извлёк на свет нож в длинном тёмном берестяном чехле. Рукоять, как видно, была дорогая, костяная.

– Знакомая вещица?

Юноша зло посмотрел на мучителей, но снова промолчал.

– Делай своё дело, волхв, – вздохнул Олег.

Риона вскрикнула.

– Боже Всевышний! Прости ему грехи… – запричитала она.

Силкисив осталась невозмутима, хотя даже измождённое лицо пленника показалось ей знакомым. Но она объяснила это для себя тем, что многие иноплеменные вожди нет-нет да стекались к Рюрикову двору. Вдруг и этот был среди какого посольства. «Надо будет мужу сказать», – решила Силкисив.

Мизгирь в два шага очутился возле пленника, сверкнул клинок. А когда отпрянул, все углядели, что через плечо узника пролегла длинная кровавая полоса.

– Проклятый старик! – взвыл юноша и постарался зубами достать волхва, но тот быстро отдалился, и пленник повалился на пол. Извернулся, приподнялся на колено. Но вскочить не успел.

Гудмунд был проворнее, он оказался за спиной врага и ухватил силящегося подняться пленника за волосы, рванул вниз и обнажил горло, хоть режь под кадык.

– Погоди, – Олег поднял длань. – Ему и так недолго осталось. Если за ум не возьмётся.

– Как так? – не понял Гудмунд, всё ещё удерживая пленника за гриву волос.

– Он знает, – князь указал на пленного и поднялся со своего места.

Мизгирь протянул Олегу уже зачехлённый нож. Князь шагнул к преступнику.

– Не мучай его! Лучше сразу убей! – воскликнула Риона на известном им наречии, вскочила, шагнула к мужу, но потупилась, едва встретила полный ненависти взгляд Силкисив.

– И ты, стало быть, ведаешь? – обратился князь к старшей жене.

– Ведаю, что ты очень жесток! В чём ты винишь этого юношу?! Что тебе сделала я?!!

Мизгирь непонимающе смотрел на северян, эту речь он не разумел. Олег, заметив его растерянность, пояснил по-словенски:

– Жалеет. Ещё молится своему распятому богу. Просит, чтобы я избавил убийцу Рюрика от страданий. Как считаешь, волхв, знает ли княгиня, каковы будут эти страдания?!

– Знаешь ведь! Она знает! – сквозь зубы прошипела Силкисив и сжала кулачки.

Мизгирь пристально глянул на заплаканную Риону, обошёл с одной стороны, с другой, повёл рукою в воздухе, сдунул считанное с ладони в сторону:

– Нет, княже! Не желала она тебе участи верховного короля Рюрика. Не из зависти к покойной королеве Едвинде… Она в смерти оных неповинна. Чиста эта женщина, – наконец проговорил волхв. – Если что и замышляла, не злодеяние.

Риона закрыла глаза и бессильно опустилась на скамью.

– Добро, – сказал князь.

– С этим что делать? – осведомился у брата Гудмунд.

– Отпусти, я буду говорить, – вдруг вымолвил пленник.

– Давно бы так, – усмехнулся Олег. – И коли поторопишься, наш волхв даст тебе противоядие. Проблюёшься, но завтра будешь как новенький…

Гудмунд разжал пятерню, но оставался за спиною узника.

– Ты спрашивал, князь, знаю ли твою княгиню? Вижу в первый раз. И доселе не знал, что две жены у тебя.

– А не брешешь?

– Зачем мне? Стоя одной ногой в могильнике, лжи не изрекают.

– Говори тогда, мы послушаем, – пригласил Олег, возвращаясь на княжье место.

– Вели своему знахарю дать, что обещал, коли не совру. Негоже мне, Арбуеву сыну, под себя при всём народе ходить и желчь в землю нашу святую изливать!

– Эко загнул! Ты рассказывай, покамест мой волхв за снадобьем ходит, – ответил Олег, поворачивая, словно бы в размышлениях, ножны в пальцах, туда-сюда.

– Могу не поспеть, – возразил было пленник.

– Можешь, – согласился князь. – Так что поспешай! А Мизгирь, – Олег кивнул волхву, – сделает, что должно.

– Перевязать бы, – участливо заметил Гудмунд. – Вон уж весь рукав в крови.

– Это сейчас лишне. Будет и дальше жилы тянуть, и вовсе не понадобится, – отозвался Олег. – Имя!

– Херед.

– Вот так-то лучше. Выкладывай. И если вдруг изречённое тобой меня сильно удивит, я подарю тебе жизнь. До поры до времени.

Глава 4

По велению дяди синеглазая Затея села за стол. Аккурат напротив Розмича.

– Ну, похвастались, и будет, – заключил Жедан. – Теперь поговорим всерьёз. Я человек непростой, про богатства мои многие знают. Да и покойный отец Затеи не из бедных был. Девица у нас не только красива, но и с приданым.

Розмич хотел возмутиться, сказать, мол, о выгоде даже не думал! Но Полат опередил:

– Наш жених не от корысти пришёл.

– Знаю, – кивнул Жедан. – Но дело не в этом. Затея привыкла к достатку. Ломать эту привычку поздно, да и незачем. В том, что дружинники на довольствии княжеском живут, ничего дурного не вижу. Только этого мало.