В доме, построенном в старинном георгианском стиле, имелся кабинет-бар. Колби добрался до него и налил себе немного бурбона. Часы, доставшиеся еще от деда, по-прежнему отмеряли часы и секунды, неумолимо приближая долгожданное событие.
Колби поставил бокал на каминную полку и взял черно-белую фотографию в рамочке, которую сделали как раз в тот день, когда его отец посетил с каким-то делом в Верховный суд страны. Говард Колби, выдающийся адвокат в одной из престижных юридических фирм Уолт-стрит, умер за своим рабочим столом два месяца спустя после того, как был сделан этот снимок. Сам же Раймонд Колби был, может быть, лучшим студентом в Гарварде, заместителем Мерлин Стил, губернатором штата Нью-Йорк, а затем и сенатором Соединенных Штатов, но, несмотря ни на что, его невидимая связь с отцом не ослабевала. Раймонд так и видел себя маленьким мальчиком десяти лет, которого огромный мужчина, каковым казался тогда отец, впервые взял с собой в суд и провел вверх по мраморным ступеням.
И этих ступеней было ровно пятьдесят три. Раймонд сосчитал их, когда поднимался вверх, руку мальчика в это время крепко сжимал отец. Когда же они достигли огромных колонн, отец специально остановился, чтобы показать сыну надпись, высеченную на белоснежном мраморе прямо над головой: «Перед законом все равны».
— Здесь-то и вершится справедливость, Раймонд. Это высшая и последняя инстанция.
Массивные дубовые двери охраняли вход в судебный зал. Здесь, за скамьями из красного дерева возвышались девять кресел с высокими спинками, выполненные в разных стилях. Судьи заполнили свои места, и его отец встал. Когда Говард Колби обратился к суду. Раймонд был искренне удивлен, услышав уважительные интонации в голосе своего кумира, человека, который сам привык к уважению и даже подобострастию от других. Эти люди в черном с бесстрастными лицами, эти мудрейшие из мудрейших смогли возвыситься даже над Говардом Колби, заставив искренне уважать себя. В поезде по дороге домой Раймонд поклялся себе, что когда-нибудь он тоже окажется среди избранных. И вот завтра сам президент собирался помочь исполнить его давнюю мечту, объявив новую кандидатуру на пресс-конференции.
На самом-то деле ожидания начались еще в пятницу, когда до Колби дошла информация, полученная из Белого дома, о том, что президент собирается выбрать претендента на освободившуюся должность из двух кандидатур: кто-либо из сенаторов или Альфред Густафсон из Пятого окружного апелляционного суда. Однако сегодня днем, во время встречи в Овальном кабинете, президент дал понять, что его, Колби, принадлежность к сенату и явилась решающим фактором в сложном выборе. После провала Мейбл Хатчингс, первой кандидатуры президента, ему теперь хотелось быть абсолютно уверенным в успехе. Сенат никак не мог забаллотировать кандидатуру, выдвинутую из его же рядов, особенно когда речь шла о таком человеке, как Колби. И теперь оставалось только спокойно ожидать представления кандидатуры, которое должно было состояться на ближайшей пресс-конференции.
Колби поставил фотографию на место и вновь взял бокал с бурбоном. Не только волнение по поводу предстоящего события не давало ему уснуть. Дело в том, что Раймонд был действительно честным человеком и, когда он говорил президенту, что в его прошлом не было ни одного скандала, это была сущая правда. Но тем не менее в прошлом все равно оставалось нечто. И об этом знали лишь несколько человек, на молчание которых вполне можно было рассчитывать. Но данное обстоятельство все равно продолжало вызывать некоторое волнение.
Колби отпил еще немного бурбона, пристально вглядываясь в огни большого города. Однако выпитое не прошло для сенатора бесследно: огни стали потихоньку размываться, и сон постепенно вступал в свои права. Что-либо изменить уже все равно нельзя, и теперь следовало лишь принять брошенный судьбой жребий. Прошлое всегда останется прошлым, сколько ни думай о нем, а шанс всплыть тайному на поверхность слишком мал. Поэтому не прошло и часа, как сенатор вновь вернулся в свою постель и преспокойно заснул.
1
Самым ужасным было то, что после всех интрижек, отпетого вранья про прелести холостяцкой жизни в обычной маленькой квартирке, где Алан Пейдж жил еще будучи студентом, он продолжал любить Тину. Если мысли не были заняты работой, то они, словно под влиянием волшебства или магии, неизбежно возвращались к ней, Тине. Походы в кино, чтение книг и даже беспорядочные связи с другими женщинами никак не могли помочь делу. Все случайные подруги казались скучными и не шли ни в какое сравнение с бывшей женой. Поэтому Алан решил вообще отказаться от любовных связей и уже несколько месяцев жил, как монах.
Настроение окружного прокурора не могло не сказаться и на сослуживцах. Еще на прошлой неделе Рэнди Хайсмит, шеф Алана, отвел его в сторонку и начал настоятельно уговаривать вновь взять себя в руки. Но одно дело попросить об этом, а другое — исполнить желаемое, а после двенадцати лет супружества не так-то легко привыкнуть к этой неожиданно обрушившейся на голову холостяцкой жизни, тем более, что свой брак с Тиной Алан всегда считал весьма удачным. Пейджа никогда не покидало за последнее время чувство предательства, и именно оно причиняло наибольшие муки. Ведь сам Алан никогда не обманывал Тину, никогда не изменял ей, и ему казалось, что только ей он в состоянии доверить самые свои сокровенные тайны. И вдруг тайная, скрытая жизнь его Тины открылась самым неожиданным образом. С таким открытием тяжело было жить. Алан даже начал сомневаться, сможет ли он когда-нибудь еще в такой же степени поверить другой женщине.
Пейдж свернул в городской гараж и припарковался на месте, специально зарезервированном за адвокатской конторой округа Мултномах. Немногое из того, что после развода осталось за ним, Аланом, а не перешло к Тине. Открыв зонтик, Пейдж побежал через улицу к зданию суда. Ветер был настолько сильным, что капли дождя попадали даже под зонт, который к тому же несколько раз успел сложиться, — начиналась самая настоящая буря. Алан промок за то короткое время, пока перебегал улицу.
Он провел рукой по мокрым волосам и направился к лифту. Было почти восемь. Вокруг в огромном зале толпились молодые адвокаты, которые изо всех сил хотели придать себе как можно больше важности, чтобы не упустить свой шанс, а также двое или трое судей скучающего вида. Алан не хотел сейчас ни с кем вступать в беседу. Для простой утренней болтовни просто не было настроения. Когда лифт наконец оказался внизу, Пейдж тут же вошел в кабину, нажал кнопку шестого этажа и забился в самый угол.
— Тобиас из полицейского управления просил, чтобы вы позвонили ему, — сообщила дежурная при входе в адвокатскую контору. — Сказал, что это очень важно.
Алан поблагодарил за информацию и направился к своему кабинету. Его личный офис был первым справа.
— Звонил Тобиас, — сказала его секретарша.
— Винона уже говорила мне.
— Мне показалось, что он чем-то очень расстроен, — добавила секретарша.
Было трудно даже себе представить, что могло вообще расстроить такого человека, как Тобиас. Шеф полиции был всегда подтянут и невозмутим, как бухгалтер с солидным стажем. Алан стряхнул капли с зонта и снял плащ, и только затем устроился за своим огромным столом и набрал номер, абонент которого находился недалеко отсюда, через дорогу.