Дарина меня всегда предупреждала, что, несмотря на расхожее мнение, этот удар вовсе не панацея от мужских домогательств. Он скорее что-то вроде признания собственного бессилия. Потому что мужики такого не прощают. По уму сейчас надо было убегать со всех ног, в призрачной надежде, что соперник не перекинется в считаные мгновения и не вцепится тебе в горло. Да где уж тут, ёжкин кот?! От ведьминой клятвы не сильно побегаешь.
Фейн выпучил глаза и сказал:
— Аарх!
От прямого удара в челюсть я увернулась чудом, вытянув шею на манер заморского животного камелопарда. Оттолкнувшись пятками от кроватной рамы, я смогла выскочить из-под распластанного тела атамана. У того начиналась боевая трансформация — заострялись черты лица, съеживались ладони, выпуская наружу когти. Перебивая вонь дурман-травы, по горнице поплыл резкий звериный запах. Я бестолково металась, пытаясь отыскать хоть какое-то оружие. Подсвечник куда-то закатился, когда я утешала Стешу, а ничего столь же увесистого мне на глаза не попадалось. «Нож! — ярким всполохом мелькнула мысль. — У меня же нож за голенищем!» Раздумывать дальше времени не было. Я выхватила оружие и ринулась к кровати. Фейн оскалился, готовясь к прыжку, но я успела первой — подскочила к изножию и вонзила лезвие в ближайший кроватный столбик. По самую рукоять. Атаман исторг пронзительный вой и рухнул на постель.
— Что ты сделала, сука?
— Спокойно, спокойно… — Я осторожно пятилась от места побоища, не забывая демонстрировать сопернику пустые ладони. — Я тебя в человечьей ипостаси заперла, пока ты еще обратиться не успел. Теперь не перекинешься, пока клинок в дереве будет.
Темные глаза Фейна проследили направление моего жеста.
— Не трогай, — тихонько попросила я. — Подожди немного. Я же никуда не денусь. Наказать меня всегда успеешь.
Атаман уже вернулся в человеческое состояние.
— Ты что творишь, безумица? — спросил зло, но без огонька, видно, буря осталась позади. — Мужской силы меня лишить удумала?
— Я тебе жизнь спасла, — тоненько ответила я и громко, от души разревелась. — Как тебя еще было остановить?
Фейн скривился на мои слезы, спокойно встал и приблизился к ножу. Я не препятствовала. Освободив лезвие, вовкудлак провел по нему пальцем, проверяя качество заточки, восхищенно прищелкнул языком и спрятал оружие в свои поясные ножны. Все, кажись, я очередного имущества лишилась. Ну ничего, эту-то потерю я как-нибудь переживу.
— Чего ты там про спасение жизни вякала? — почти миролюбиво спросил разбойник. — Когда это ты мне ее спасла?
Я как по команде перестала плакать и серьезно взглянула на него:
— Я же стихийница. Щура тебе о том сказывала?
— Ну был разговор. А какое дело…
— А такое, — перебила я. — Неинициированный маг воздуха — это тебе не молодка деревенская. Твоя тетка меня ведьминой клятвой подчинила, да только силу запереть не смогла. Мне самой приходится ее сдерживать. Понимаешь? Если я магию применю — помру в одночасье.
— И что?
— А то, что, если ты меня снасильничать удумаешь, мой контроль рухнет и вся эта сила направится на тебя. Я-то, конечно, тоже не выдержу, но вот ты…
— А что я?
Нет, все-таки как сложно с эдаким простачком ученые разговоры вести. Я пару мгновений подумала, подбирая сравнение поярче.
— Вот ты в детстве лягушек через соломинку надувал?
Неожиданный вопрос атаману даже понравился. Он почесал в затылке и кивнул:
— Была у нас такая забава молодецкая! Веселая — страсть! Там еще выигрывал тот, у кого зверушка раньше лопалась.
Ну про веселье подобных извратов я могла бы и поспорить, только при других обстоятельствах. Поэтому просто пояснила:
— Вот и получился бы ты, друг ситный, на манер этой лягухи. Зашли бы твои соратники в эту горницу поутру, а тут я — вся такая мертвая и красивая в кучке кровавых тряпочек, которые были когда-то тобой.
Видно, мое сравнение пробрало разбойника до самых печенок. Он даже с лица как-то спал.
— А Щура про это знала?
— Ну она старуха ушлая, так что…
По всему выходило, что мне удалось пробить знатную брешь в отношениях внутри шайки. Фейн усиленно хмурил лоб, выражая тяжкую работу мысли. Я не встревала, чтоб к решению он пришел сам. Наконец атаман расслабился и взглянул на меня, казалось, его огромные зрачки пульсируют в такт биения моего сердца:
— А ты не проста, красавица.
Мне опять захотелось почесаться, я передернула плечами:
— Уж какая есть…
— Подойди, не бойся.
Разбойник выглядел неопасным, поэтому я послушно уселась рядом с ним на постель.
— О чем ты хотел со мной поговорить?
— Тебе этот волчонок родня?
Я думала недолго:
— Нет, просто случайный приятель.
— Вызволить его хочешь? — Длинные пальцы атамана поглаживали мою ладонь.
Ощущения были непривычными и скорее приятными. Я прикрыла глаза, погружаясь в сладкую истому. Да что ж это со мной творится, ёжкин кот? Неужели старуха была права и я в прошлой жизни в любовных делах задних не пасла? Да нет, быть того не может.
— Я тебе помогу.
— Что?! — Я выдернула руку. — Ты отпустишь мальчика? И какой тебе в том интерес?
Три вопроса кряду, и ни на один ответа так и не получила. Притихшая Стеша внесла в горницу обещанное угощение. На подносе стоял бокал темного стекла, доверху наполненный густым вином.
— Эх, с коричкой, с гвоздичкой, с лимонной корочкой, отведаем, что ли-с? — пробормотала она, подавая разбойнику напиток.
Я терпеливо ждала, пока атаман снимет пробу. Он не торопился, отпивая маленькими глотками, прикрывал от удовольствия глаза. Наконец бокал опустел, Стеша, не мешкая, подала льняную тряпицу — промокнуть уста.
— А ты иди, кареглазая, — кивнул мне Фейн равнодушно. — Щура тебе покажет, где переночевать можно. Утро вечера мудренее, завтра поговорим.
— И скажи там, чтоб не беспокоили! — взвизгнула рутенка. — Господину отдых требуется.
Я не умела читать мысли, но, пока шла к двери, в моей голове звучал довольный голосок Стеши: «Я же тебе говорила — он со мной останется…»
Шла баба из заморья, несла кузов здоровья;
Тому-сему кусочек, тебе весь кузовочек.
Доброе пожелание
Чего бы там ни плели люди о вовкудлаках, перекидываться лишний раз они не любят. Одно дело, когда среброликая Тзевана является навестить своих подданных при свете полной луны. Тогда да, против зова богини не попрешь. Тогда хор волчьих песен разносится над долиной и обычным людям приходится запирать двери и окна, чтоб ненароком чего не вышло. Любым приезжим перво-наперво про эти предосторожности втолковывают. Потому что всяко бывало. И разоренные курятники, и подранные овцы, и напуганные жители. Потому что крупный хищный зверь — это страшно, и пока ты поймешь, что это не пришлый волк-людоед, а дядька Дрофнутий, который через два дома от тебя живет, только слегка в другой ипостаси, портки уже придется менять. А в обычной жизни вовкудлака от человека и не отличишь сразу, разве что прямого взгляда не любят, так и я, к примеру, гляделки не очень жалую.