Она также знала, что даже если на горизонте будет пусто, у нее останется цветок надежды.
Через грандиозный пейзаж проходил поток сознания, который укреплял все ее существо, открывал перед ней спасительную правду. «Через меня тебе является Божья улыбка».
Стоя на крыше или около дома, делая несколько шагов, словно стараясь лучше расположиться, нежная и хрупкая, но с горячим живым сердцем, она сама была олицетворением Божественной воли.
Каждый день, каждый час, палитра красок, линий и форм напоминали ей оперу.
В это утро, ночной покров разорвался на востоке двумя тучами, цвета песка, вытянутыми, как дюны. Они неподвижно застыли над Мон-Катаден. Изменения их цвета говорили о том, что солнце поднимается все выше. Корабли неба, несущие угрозу или утешение и величие. Как и они, Анжелика, стоя на маленьком ледяном бугорке, ожидала появления солнца.
Она поднималась очень рано, и первым ее движением было взять котелок, висящий над тлеющими углями и плеснуть из него теплой водой на дверные петли, чтобы их разработать. Если в один прекрасный день дверные панели, рамы, петли и замки покроются коркой льда, у нее не хватит сил сдвинуть с места эту тяжелую дверь и выбраться наружу.
Если ночью шел снег, то ей приходилось сметать его с порога и убирать вокруг дома, насколько это было возможно и необходимо, впрочем, она согревалась от этого. Каждую зиму выпадало все больше снега. Это было проблемой, начиная с их первой зимовке в этом доме в Вапассу. Сначала это было только убежище для четырех шахтеров, оно было построена напротив шахты. Уже почти обвалившаяся, шахта представляла собой неприятную дыру, которую никак не мог засыпать снег.
Как только Анжелика выходила из дома, она пробовала, какой дует ветер, слишком ли холодно… И если оба эти фактора не были слишком страшны, то она шла мимо шахты к небольшому бугорку, откуда смотрела за горизонт.
Когда она была не в духе, она заходила в дом и поднималась на платформу на крыше. Оттуда можно было охватить взглядом горизонт, но менее подробно, чем с бугра внизу, ибо склон, на котором располагалось жилище, закрывал часть озера Вапассу, которое называлось Серебрянным озером.
В самое холодное время, в месяцы великого холода, часы, которые предшествуют утренней заре, быть может — менее трудные. Если снег или ветер не бушуют, кажется, что мороз разжимает свои объятия, дает передышку.
Анжелика любила этот час, который сулил помилование.
Ее не пугало то, что она оставалась одна в этом мраке, царящем в небе и на земле, который не пронзал ни малейший луч света. Она немного сбилась со счета и не ориентировалась теперь по календарю, и когда дневной свет начинал разливаться, открывая для обозрения белую, немую застывшую пустыню, она не хотела признавать, что наступило то время года, которое заставляло в другие зимы говорить или думать: «Зима установилась».
Во всяком случае там она не думала об одиночестве. Была жизнь, было движение, которое она чувствовала в этот грандиозный момент, каждый день встречая восход.
Это была жизнь. Движение. Это о многом говорило. Горизонт был для нее театром. Каждый день сцена менялась.
Иногда только в этот момент она видела солнце. В тумане поднимался розовый шар, и потом исчезал, задавленный тяжелыми хлопьями облаков.
Но в другие дни спектакль разворачивался во всей красе, этап за этапом, когда все завесы разрывались, все инструменты оркестра вступали в игру, тогда солнце решало проделать свой путь в очистившемся небе, и день становился бело-голубым.
Сегодня две тучи позади горы, были похожи на двух темных китов с детенышами, — маленькими тучками, возникшими неизвестно откуда на чистом лазурном небе. Их формы стали более вытянутыми, превращая китов в острова, берега, континенты с медовыми берегами и голубовато-зеленой водой. И на этом фоне рождалась золотая звезда.
На западе рождающийся свет окрашивал вершины рубиновыми огнями, а в воздухе плясали веселые искорки аметистов, жемчуга и бриллиантов на фоне темной массы гор.
На еще не освещенных равнинах копился туман, разливающийся с ленивой меланхолией над реками и речушками, заполняя их долины.
Эта пелена передвигалась с одного места к другому, но неторопливо. Это будет день, когда солнце получит больше прав сиять над миром, что очень часто не позволяли ему сделать густые темные тучи. В полдень, когда солнце будет в зените, если позволят тучи, она сможет выйти на улицу с детьми. И как каждое утро, когда она уходила с крыши, она колебалась и долго не могла оторвать взгляда от этой прекрасной картины.
Чтобы решиться вернуться, нужно, чтобы холод достал ее, чтобы она не чувствовала ни ног, ни рук, и она боялась отморозить нос, как это произошло с Эфрозин Делпеш в Квебеке, которая выслеживала мадам де Кастель-Моржа и «заработала» такое неприятное заболевание. Вернувшись в тепло, она тщательно рассмотрела в зеркало свой носик, и пообещала себе в будущем быть осмотрительнее. Если когда-нибудь ей будет суждено вернуться в Версаль, то недопустимо появиться там с отметинами на лице, полученными в Новом Свете. Шрамы украшают только мужчин.
И однако, в это утро что-то удерживало ее. Несколько раз она возвращалась от двери к своему посту наблюдения с таким чувством, что от нее ускользала какая-то деталь. Внезапно сердце ее забилось.
Среди клубов тумана, летающих вдалеке, ее взгляд различил отдаленное пятно, то беловатое, то яркое, формы его менялись, иногда вытягиваясь, иногда округляясь. Меньше, чем ничего: только смутное пятно, но оно не меняло местоположения.
Больше она не отрывала от него глаз. Она даже сдерживала дыхание, чтобы лучше вглядеться. Это было неразличимо далеко, и было похоже на мираж.
Но это нельзя было ни с чем спутать, ни с туманом, ни со снежными облаками.
Это был дым костра.
Она возвратилась в дом, вне себя от радости, но не желая поверить в эту хрупкую картину.
Действительно ли это был туман?
Несколько раз в день она возвращалась на свой пост, чтобы следить за новым знаком; он был по-прежнему на месте.
— Ты все время выходишь! — хныкали дети.
В конце концов она перестала сомневаться: это был дым. Значит там были люди. Кто бы они ни были, это было спасение.
Перед наступлением ночи она снова вышла. Повернувшись в направлении, в котором она видела дым, она не смогла различить никакой красной точки, которая в наступающем вечере значила бы разведенный костер.
«И правильно! — ободрила она себя. — Они оставили лагерь и потушили огонь, потому что „они“ продолжают свой путь к нам».
Она долгое время оставалась на своем месте, и когда, наконец, решилась вернуться внутрь, то поняла, что может с трудом двигаться, до такой степени она промерзла.
Несмотря на свое разочарование от того, что она не видела красную точку, она продолжала находить для себя различные причины, поддерживающие надежду.