Я решительно выпрямился и, собрав волю в кулак, скинул тапочки. Надо действовать сразу. Сейчас или никогда! Если промедлить, в следующий момент может не хватить духу.
И, почувствовав, что роковая остановка вот-вот произойдет, я одним движением перебросил ноги через перила, оттолкнулся и послал тело вниз.
«Зачем я сделал такую глупость?» – мелькнула покаянная мысль, но прыжок был состоявшимся фактом. Полет оказался недолгим. К счастью, приземлился я в стороне от бетонной дорожки под окнами. Земля больно ударила по сжатым вместе ступням. Хорошо, что прыгать умел и держал ноги подогнутыми. Инерция кинула тело назад, я сел на пятую точку. В общем, все прошло благополучно. Я опять самоутвердился.
Разбудить Маринку оказалось нелегко. Понадобилось долго звонить, прежде чем она соизволила подойти к дверям. Увидеть в глазке супруга явно не ожидала.
– Ты откуда явился? – Глаза у жены по пять копеек.
– С улицы, – с ангельской безмятежностью ответствовал я, вторгаясь в прихожую. – Доброе утро, дорогая.
– Как ты там оказался? – Вопрос донельзя уместный, ибо мою одежду составляли трусы, местами перепачканные грязью.
– Так… погулять вышел.
– Без ничего? – оторопело произнесла Маринка, взгляд ее переместился на гвоздик для ключей. Они были на месте. – Доброе утро, милый, – автоматически добавила она. – Как же ты дверь запер?
– Я в окно выпрыгнул.
На этот раз Маринка не удивилась.
– Что вдруг на тебя нашло? – только и спросила она.
– Да так… получилось.
Я сменил трусы и принялся готовить завтрак. А потом заехал Слава, и мы отправились к Гольдбергу. На серой корефановой «Волге», потому что машины у меня уже не было.
В ту страшную ночь леший завел меня в дремучую чащобу, откуда я выбирался до следующего вечера. В этой глухомани не то что населенных пунктов, дорог-то было не сыскать. Когда наконец болотами вышел к берегу Сосницы, мой лагерь остался далеко вверх по течению, но в одиночку сунуться туда я не решился. Почему-то казалось, что идолы спрячутся за деревьями и будут ждать, затаясь, а потом выйдут, окружат и примутся сжимать кольцо, пока не встанут вплотную плечом к плечу сплошною каменной стеной. А что произойдет дальше, и думать не хотелось.
Теперь-то я поверил в магию, а вот в тот злосчастный день, скитаясь в дебрях, я едва не обезумел, пытаясь найти правдоподобное объяснение случившемуся. Какие только версии не перебрал. Дошел до того, что приписал увиденное воздействию болотного газа. И думал даже, что блуждания мои по лесу только кажущиеся, а на самом деле я лежу на поляне и вижу кошмарный сон. Или, еще круче, валяюсь в яме и безостановочно брежу, продолжая вдыхать ядовитый газ. Последняя догадка и в самом деле едва не свела меня с ума, особенно когда я настойчиво и безрезультатно пытался разбудить себя, чтобы вылезти из отравленной канавы. Кстати, проснуться почти получилось. Но, слава богу, обошлось.
Спустя пять дней, когда мы со Славой навестили проклятое место, «нивы» я не обнаружил. Исчезла и палатка со всеми вещами – кто-то там все же побывал. Из местных, наверное. Оставили одну лопату, не соблазнившись подержанным видом. Кажется, Слава моей истории не поверил, и, хотя прямо не сказал, видно было, что она внушает ему изрядные сомнения. Не убедили его даже идолы. Истуканы, кстати, стояли полукругом, словно и не было подземного заточения, и вид у них (во всяком случае, мне так показалось) был очень довольный.
Такие вот симарглы.
После этого случая я перестал быть завзятым материалистом и с атеизмом тоже покончил навсегда. Теперь я верил Онкифу Поснику, честно предупредившему: «Если не останется детей моих, никому нельзя брать котел, потому что кумиры будут сокровище стеречь и вору, который на него покусится, творить чары». Берестяную грамоту я перечитал уже несчетное количество раз и знал ее наизусть. Ну ведь предупреждали дурака! По-хорошему предупреждали. Нет, не послушался. Получается, сам виноват. Человек хотел уберечь свои деньги, а методы… Да что там методы, они у каждого времени свои. Сейфов и сигнализации новгородские язычники не знали, пользовались, чем могли. А если на голове прибавилось седых волос, в этом только моя вина.
И все же не давала покоя одна мысль. Что было бы, если б там, на болотах, мне удалось разбудить себя?
Впрочем, я никому ее не высказывал.
Совещание состоялось в библиотеке, где нас поджидал Вадик. Вероятно, Давид Яковлевич тем самым демонстрировал более высокую степень доверия. Ранее наши беседы проходили исключительно в гостиной, смежной с прихожей залой. Теперь Гольдберг устроил заседание в приличествующем истинным джентльменам помещении. Или он считал неприличным держать родственника в гостиной, кто знает? Библиотека у Давида Яковлевича была внушительной, как, впрочем, все в его квартире. Наверное, это очень удобно – разместить библиотеку в отдельной комнате! Я, например, не мог позволить себе такой роскоши и оборудовал стеллажами спальню или, учитывая количество книг, спал в библиотеке.
Когда Донна Марковна принесла нам со Славой кофе и удалилась, Давид Яковлевич осторожно улыбнулся, посмотрел на восседавшего в кресле Вадика, пробежал испытующим взглядом Славу и хитровато глянул на меня. Оценив настроение собравшихся, он скрестил пухлые пальчики у подбородка и начал обстоятельно излагать фамильную историю. Видимо, счел нужным довериться нам, коли уж решили работать вместе.
Основной бизнес семьи Гольдбергов, успешно пережившей все пертурбации царского, советского и нынешнего строя, составляла торговля антиквариатом. На людях это не афишировалось, для чего существовало прикрытие из какого-нибудь официального занятия. Пращур фамилии Аарон Гольдберг имел скоропечатню на Лиговском в доме 57, его же младший брат Самуил числился там метранпажем, хотя в типографии носа не показывал. Он занимался таманским золотом и прочими древними диковинами, добываемыми местными ухарями из грязевых вулканов. В полиции его знали как скупщика, но за руку поймать не могли. Якшаться с «черными археологами» для Гольдбергов было делом родовым и наследственным. В штормовые революционные годы финансовое положение несколько ухудшилось, однако благодаря изворотливости прадеда Давида и Вадика – Моисея Самуиловича – все члены семейства остались живы и здоровы, даже сохранили некоторые сбережения, позволившие деду – Исааку Моисеевичу – получить патент зубного врача.
Мировая история порой рождает продувных бестий, которых не могут свалить никакие катаклизмы. Великая Отечественная война стала для Исаака Моисеевича чудесным источником обогащения, из которого, как из рога изобилия, повалили великолепные предметы искусства, ставшие ненужными прежним владельцам, едва вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады. Капитал Гольдбергов значительно преумножился за девятьсот голодных дней, когда за килограмм крупы можно было выменять золотые часы или шкатулку времен Петра III. Разумеется, сами Гольдберги (благодаря связям Моисея Самуиловича в том, еще насквозь еврейском, городском руководстве) при этом не бедствовали, а когда Питер был наконец разблокирован, непотопляемое семейство живо вписалось в иные условия натуробмена.