Уже были видны белки глаз, когда обрушилась команда:
— Бей!
Грянули три выстрела. Первая пара полетела через головы коней, на них наскочили задние. Лузга саданул из второго ствола в грудь открывшегося «медвежонка», Щавель всадил стрелу в бок своего избранника, и Жёлудь спустил тетиву, угадав в шею тут же споткнувшейся лошади.
— Уходим! — Щавель развернул коня и поскакал в деревню, за ним ломанулись остальные, чуя спиной пулю, но выстрелов всё не было и не было. «Медвежата» выворачивали на поле, объезжая затор, и продолжили нагонять обнаглевшего противника, которого они явно превосходили числом.
Щавель выехал по проулку на главную улицу и свернул направо, яростно молотя луком коня. Из-за оград на них с любопытством таращились непуганые хари. Долговязый мужик у колодца разинул рот, провожая буйных наездников. Бросились врассыпную козы. Заборы, яблони, избы — всё мелькало перед ошеломлённым взором, оставаясь незамеченным, а взор был устремлён только вперёд, и кони летели, куда глядели глаза седоков.
— Маша! — взвился отчаянный женский крик.
Из калитки прямо на дорогу выбежала девочка-несмышлёныш: русые локоны, чумазое личико, льняной сарафан. Встала перед конём Михана и оторопела, как пичужка в ладони, засунув палец в рот.
Всадники стоптали её, чертыхаясь. Сначала охотники, затем «медвежата». Изломанное тельце осталось лежать в колее, нелепо разбросав вывернутые руки-ноги и раскинув на травку выпущенные потроха.
Деревня кончилась. Наезженная дорога рассекла поле и канула в лес. На прямой дистанции «медвежата» начали отставать. Вперёд вырвался Михан, рядом с ним оказались Ёрш и Скворец. Через полторы версты кони вынесли на перекрёсток, Скворец сразу свернул влево, на тракт в Торжок, рассчитывая повторить манёвр с обстрелом погони, но Михан ошалело унёсся прямо, на узкую лесную тропу, и Жёлудь тупо последовал за ним, ничего не слыша и не замечая.
— Куда? Стой!
Щавель пустился вслед, нутром чуя, что всё пошло наперекосяк.
— Командуй! — бросил он через плечо Скворцу.
Скворец жестом завернул к себе Храпа с Лузгой.
Они встали и деловито занялись ружьями, но Щавель этого не видел. Он понукал коня, настигая парней. На развилке Михан опять выбрал ту, что поглуше, нырнув под нависшие ветки, как крыса в нору. Издалека донеслись выстрелы. «Шесть, — сосчитал Щавель. — „Медвежата“ привезли ружья. Пусть у наших всё будет хорошо».
Дорога спрямилась, и возле хутора старый лучник догнал беглецов.
— Стоять! — Он направил коня наперерез, вытесняя Михана в кусты.
Встали. Кони храпели, тяжело водя боками. Ошалелые рожи парней стали приобретать нормальное выражение.
— Давай назад!
— Оторвались? — выдохнул Михан.
Из-за деревьев появились всадники в коричневых бушлатах. До них было полверсты — минуты через полторы будут здесь.
— Нет! — Щавель скрипнул зубами и дёрнул повод. Конь зарычал, но командир дал шенкеля и стегнул скотину луком, разгоняя в сторону хутора. — За мной!
Двор, овин и убогие сараюшки проскочили, не успев глазом моргнуть. Лес по правую руку расступился, блеснула озёрная гладь. Заросшая дорога свернула в лес. Нутром чуя, что ловить там нечего (но позади были «медвежата»), Щавель устремился в гиблый конец.
И вздёрнул на дыбы коня перед самым обрывом.
Втекающая в озеро вода прорыла глубокое русло. От старого моста осталась куча замшелых брёвен, кое-где перекрывающих ручей. Щавель с досады сдавил коленями бока скакуна. Конь гневно захрапел, закусил удила… и перекусил! Теперь он стал неуправляем.
Охотники спешились. Тулы с запасными стрелами оставили притороченными к седлу, забрали только сидоры. Михан заткнул за пояс трофейный топор, нацепил на руку щит, взял булаву, готовясь ринуться на врага и прикрыть лучников, чтобы искупить позорную свою оплошность.
— Вниз!
Щавель первым прыгнул в заросшее папоротником русло ручья. Парни ринулись за ним, сверху уже стучали копыта и орали воины. Они заскользили по крутому склону, влетели по щиколотку в воду, выдрали ноги из топкой грязи, выбрались на сушь и побежали, оглядываясь.
«Медвежата» недолго совещались. Позади раздались тяжёлые шлепки и шорох толстого покрова опавших листьев. Из-за кустов и папоротника их видно было совсем плохо. Щавель насчитал по звуку пятерых, но могло быть и больше. Ввязаться в бой с натасканным на сечу противником было верной гибелью, оставалось уносить ноги. И уповать на то, что «медвежата» устали и отстанут. Щавель был способен много ходить, а вот долго бегать уже не позволяли годы. Охотники понемногу отрывались от преследующей их дичи, однако силы у Щавеля кончились. Он стал отставать.
— Жёлудь, — бросил он, сбавляя ход, — доставай хрустальный уд.
Парень содрал «сидор», удачно, сразу нашёл подарок звономудского стекольщика.
— Ссы давай! — Щавель пустил стрелу в просвет, откуда донёсся вопль и послышалась лютая брань, приладил новую.
— Им?
— Своим, а этот держи, чтобы струя шла по нему, будто он делает. Понял? Не мешкай! — Он отпрыгнул в сторону, поднимаясь боком по склону, скользя на мокрой земле и листьях, готовясь пустить стрелу в первое же бурое пятно.
— Никак… — простонал Жёлудь.
«Беда», — подумал Щавель.
И тут парень справился с собой.
Из отряда преследователей не ушёл никто. Когда по канаве рванулась дурно пахнущая жёлтая волна, кидаться с её пути оказалось поздно. Пузырящееся цунами сбило «медвежат», захлестнуло с головой, завертело и скатилось в озеро, оставив на камнях клочья зловонной пены.
Напоследок Жёлудь помочился на окровавленные пальцы.
— Дай дураку хрустальный уд, он и уд разобьёт, и руку порежет, — заржал Михан и уже не мог остановиться, извергая из себя накопившийся испуг и дикую усталость затравленного зверя.
— Он сам развалился, — пробормотал ошеломлённый Жёлудь. — Вдруг тресь…
— Ага, конечно, поссал и об угол!
— Не обманул мастер. — Щавель снял с тетивы стрелу, сунул в колчан, подошёл на негнущихся ногах к парням.
Жёлудь застёгивал мотню, его трясло от пережитого потрясения.
— Это как же так получилось?
— Для того и держит светлейший князь под рукою стекольную фабрику и собирает мастеров со всей Руси, чтобы получать всегда самое лучшее.
— Хрустальный уд для этого делался?
— Ещё им можно гвозди забивать, — с досадой обронил Щавель, но потом пояснил: — На самом деле изготовлен он для бабских утех в мужниной отлучке для сохранения верности. По возвращении можно было зачать богатыря… Но теперь уже поздно.
Охотники выбрались из оврага, настороженно прислушиваясь. Лес ничем не предупреждал об опасности. Врага будто корова языком слизнула. Внизу глухо рокотала вода, катясь из болота в озеро, смывая нечистоты и внося в душу покой.