«Я никогда не была так счастлива, как в его объятиях», — признавалась она себе.
Тем не менее ей показалось, что после этой аквитанской ссоры что-то переменилось в их отношениях, а ослепительное полуденное сияние высветило в тайниках ее души то, что она называла «пресыщением». Первый раз в жизни она почувствовала это сегодня, когда они ласкали друг друга… пресыщение… Да было ли оно? Нет… Скорее это был лишь намек на подобное чувство, едва уловимый…
Она снова и снова спрашивала себя, не ошиблась ли она, искала мотивы, размышляла… Эти несколько часов любви окутали ее сладострастным туманом, она затерялась в нем, и все же в какой-то момент она вспомнила этот миг… Мало-помалу он обретал форму и смысл, и вдруг она прозрела. Это произошло так неожиданно, и в то же время иначе не могло быть. Как будто опустошительная волна вынесла ее из океана чувств, выбросила ее тело на землю и широко раскрыла ей глаза, и она увидела себя, она устремила на себя свой взор, она погружалась в этот бездонный взор, в черную воду и красный огонь… И там, в бездне, она увидела незнакомца, он смотрел на нее, она не знала его имени, но чувствовала, что он самый близкий ей человек…
Теперь, вспоминая об этом, она призналась себе, что в тот миг испытала священный ужас. Она услышала свой голос, неузнаваемый, удивленный:
— Ты! Ты!
Может быть, именно в этот момент она почувствовала пресыщение, хотя это вовсе не было пресыщением. Она потеряла сознание, но пришла в себя, как после полета с небесного светила на землю. И все же она убеждала себя, что произошло нечто необычное. Ее сердце билось от сожаления и разочарования, что она не может понять себя. Но к этому беспокойству не примешивалось чувство страха, боязнь потерять его или разонравиться ему. Она сознавала, что сейчас она особенно красива. И ее зеркало подтверждало это. Она как бы излучала свет, и отблески его она замечала в восхищенных глазах тех, кто окружал ее. Она провела пальцем по ресницам, по линии своих губ.
Нет, она нисколько не жалела о том, что ее постигла участь быть красивой. Отец Мобеж совершенно справедливо ей напомнил об этом. Благодаря этому чудесному дару она никогда не сомневалась в себе, а ведь так много женщин страдают от равнодушных или пренебрежительных взглядов.
Вся услада ее жизни заключалась в том, что она обладает самым действенным оружием в борьбе за любовь Жоффрея и что в тот день, когда она вновь предстанет при дворе, она без боязни сможет покорить своей внешностью всех алчных и завистливых воздыхателей; да и государь вряд ли будет разочарован, за что она благодарила небо.
Сознание собственной красоты наполнило ее счастьем. Ее жизнь не была спокойной, но она не променяла бы ее на судьбу Сабины де Кастель-Моржа, никогда не знавшей удовольствий любви, ее безумных порывов…
Размышляя о Сабине, она почувствовала запоздалые угрызения совести, вспомнив все свои слова, брошенные ей в лицо и так больно ранившие ее.
* * *
В душе г-жи де Кастель-Моржа царило опустошение, причиной которому была последняя ссора Сабины и Анжелики на вечере у Лонгшона. Состояние, в котором она сейчас находилась, было куда более худшим, чем вся ее прежняя жизнь, полная разочарований. Судьбе было угодно, чтобы эти двое снова встали на ее пути. Они появились, чтобы сорвать с нее маску и выставить напоказ ее прокаженное лицо. Это был конец.
Вот почему все избегали ее, никто не проявлял к ней симпатии, а в ответ на свое дружеское расположение она встречала лишь холодное равнодушие.
Анжелика была права, когда утверждала, что она больна любовью, зародившейся в ней в юности. Эта разбитая любовь поселилась в ее сердце и обрекла ее на вечные муки. И она же сама убила любовь, убила тем, что избегала ее, отталкивала, стыдилась ее. Она надела на любовь маску греха и обманывала себя, свою невыразимую тоску темными ночами, она ненавидела свои желания, возвела в добродетель свое бесстрастное тело. Она сама виновата во всем. Ей казалось, что судьба несправедлива к ней, потому что другая владела предметом ее чаяний и надежд, но на самом деле она своими руками сделала из себя калеку.
А сейчас любовь проснулась в ней, пробудилась с приходом того, кто неотступно преследовал ее в снах и мечтах; так медленно занимается заря, а потом пронзает солнечными лучами горизонт. Ее кумир, которого она считала исчезнувшим навсегда, восстал из пепла, и она увидела его, узнала его. Его появление в реальной жизни было так непохоже на ее сны, которые она до сих пор приукрашивала и населяла химерами. Она очутилась под игом своей страсти к этому господину, страсти сумасшедшей и совершенно напрасной. Сабина понимала, что теперь уже слишком поздно предаваться этой страсти, и дело не только в посеребренных висках, знаке пережитых испытаний, и не в том, что годы не прошли бесследно, наложив отпечаток на ее душу и тело. Она сама уродовала себя и отдаляла от себя все знаки внимания. Она окружила себя неприступной крепостной стеной. Теперь, когда он был рядом, в ней самой не было жизни, она стала призраком. А что он, Жоффрей де Пейрак, будет делать с призраком, он, такой пылкий, страстный, алчный до жизни? Ее крепостная стена надежно защищала ее. Да и он не вспоминал о ней, если верить словам Анжелики. Он и раньше не замечал ее, хотя она была красива, очень красива. Нет, Анжелика солгала. Он не мог не заметить ее, он так чутко реагирует на появление очаровательных женщин. А может быть, уже тогда она носила в себе этот порок, это свойство отталкивать любовь, сохраняя лишь дружеские отношения? Какая пытка! Именно теперь, когда беспокойными ночами ее изголодавшееся тело металось на постели, именно теперь было слишком поздно… Только с ним… Только с ним любовь могла бы быть такой прекрасной… Он мог бы обнимать ее. Но он принадлежал Анжелике. Чувствовалось, что другие женщины мало для него значат, когда она рядом. Сколько раз, провожая их взглядом, когда они вместе уходили с приема, ее сердце разрывалось от боли: «Сегодня ночью они будут любить друг друга».
Часто она смотрелась в зеркало, касалась пальцами лица, как бы желая почувствовать нежность своей кожи, проводила ими по морщинкам в уголках глаз.
Напрасно Анжелика говорила ей, что она красива, что в ней есть очарование и статность, она-то знала, что уже поздно. Она никогда не вылечится от своей любви, никогда не освободится от молчаливого разочарования.
Она сделала так, что мужчины не переносят ее. Она перешла в категорию женщин, которых они избегают, как чумы. И никакое чудо не способно разрушить или подорвать мощную крепость, сооруженную ее усилиями, и каждый день она добавляла по кирпичику в стены на глазах у всех. Ее жесты, слова и поступки были подчинены этой крепости и не выходили за ее пределы.
Анжелика! Вот ей выпала счастливая судьба. Белокурая, она была похожа на фею. А Сабина уже вырывала первые серебряные нити из своей темной шевелюры, некогда черной как смоль. Ее не покидала надежда на дружеское расположение графа. Посещая собрания гасконцев в замке Монтиньи, она почувствовала, что приобщилась к атмосфере теплоты и взаимопонимания, созданной графом де Пейраком. Иногда он разговаривал с ней, и в этих беседах она не чувствовала затруднений. В его взгляде она читала одобрение своим высказываниям, и жизнь вновь обретала форму и краски…