— Это собака, — сказал Ломени.
Анжелика хотела сказать «бедное животное», но ее лицо и губы застыли и не двигались.
Ей показалось, что она падает в колодец, где снег достигал ей до пояса. Но они подошли уже к дому Виль д'Аврэя. Дверь широко открылась, за ней были лица, смех, радостные восклицания.
Был виден огонь очага.
— Мама, мама!
Дети приветствовали ее с восторгом. Иоланта, Адемар, старый Элуа, Кантор.
— Матушка! Я хотел пойти вас встречать. Мессир кот, благоразумно свернувшийся клубком возле очага, казалось, тоже был доволен ее приходом, Клод де Ломени и Жак Карлон отказались войти.
— Не из-за чего волноваться, — говорили они. — Это еще не «большая» буря, при которой приходится сидеть три дня там, где она вас застанет.
Превращенные волшебством бури в подвыпивших гуляк, мальтийский рыцарь и важный интендант Новой Франции пустились в путь, спотыкаясь и держась друг за друга.
* * *
Она сидела одна среди ночи с горящим перед ней очагом и держала на своем плече кота, его тепло помогало ей размышлять; кот смотрел на нее своими большими, внимательными глазами и как свидетель помогал понять все до конца.
— Теперь я уверена, что знаю, кто был тайным союзником Жоффрея. Ты-то это знал, месье Кот, с самого начала. Я могла бы давно догадаться об этом. Это был вопрос логики.
Она дожидалась Жоффрея.
Буря продолжала свирепствовать, и дорога между жилищами стала почти непроходимой, но Анжелика надеялась, что он воспользуется малейшим затишьем, чтобы пересечь расстояние от усадьбы Монтиньи до дома Виль д'Аврэя. Если только в этот вечер он не находился в Силлери или на борту «Святого Карла», в тех местах, где он начал воздвигать свои форты, чтобы окружать города. Анжелика понимающе улыбнулась себе и коту.
Все же она его ожидала, радуясь заранее возможности воспользоваться бурей, которая изолирует их в этих стенах, чтобы заставить его «признаться». Она отправила спать весь дом, сказав, что она сама присмотрит за огнем.
— Он признается, ему придется признаться.
В полумраке маленький огонек свечи, которую Сюзанна зажгла перед тем, как уйти на ферму, напоминал, что Бог бодрствует над людьми, которых застигла непогода. Существовал обычай зажигать свечу в каждом доме во время бури. Сюзанна, которая помнила обо всем, чувствовала, что буря приближается. Она нашла время добежать до церкви, достать свечу, даже освятить ее и принести для охраны дома мадам де Пейрак. Это не была свеча, специально предназначенная для этой цели и освященная в соборе Сретения, но это было лучше, чем ничего. Сюзанна также позаботилась о том, чтобы принести продукты старому Лубетту. Потом, борясь с первыми порывами ветра, она добралась до своей фермы и тоже зажгла освященную свечу для своих.
Снаружи продолжала свирепствовать буря, сгибая деревья, она нападала на дома. Но дома Квебека сопротивлялись ярости врага рода человеческого, жестокого ветра норд-оста. Они стояли на прочных фундаментах, их невозможно было разрушить; уничтожить их мог только пожар.
В Вапассу, где низкий деревянный форт был почти доверху засыпан снегом, у Анжелики во время урагана не было такого ощущения поединка, яростной борьбы за выживание с жестокой и беспощадной природой. Здесь же был недалеко Северный полюс.
Вечером все в доме были веселы, с примесью легкого волнения. Все с аппетитом поели. Потом пошли спать, захватив с собой в постели медные грелки, больше по привычке, так как печи топились вовсю, и было очень жарко. Когда все разбрелись по своим углам и заснули, ей захотелось обойти весь этот уютный дом.
Обходя дом со следующим за ней по пятам котом, она вновь вспоминала встречу с матерью Магдалиной. На душе у Анжелики стало легче после того, как была установлена ее невиновность, но это чувство заслонялось тем, что последовало далее — сообщением о том, что отец д'Оржеваль покинул город и отправился в миссию к ирокезам. Она заметила, что, когда заговорил отец де Мобеж, Ломени вздрогнул и на лице его появилось выражение ужаса. Она поняла, что отец д'Оржеваль покинул город не по своей воле. Его заставили поехать к ирокезам. Этим объяснялось обвинение отца Геранда: «Он умрет по вашей вине».
Бесшумно она обходила дом из кухни в салон, в будуар, в библиотеку. Дом Виль д'Аврэя был полон сокровищ, как пещера Али-Бабы.
Анжелика приоткрыла дверь комнаты, где спали Онорина и Керубин под охраной Иоланты, комнаты, где в одной постели спали Онорина и Тимоти. Пиксаретт и Мистангуш выбрали себе пристанище в уголке за кухней, где хранились кастрюли и инструменты. Завтра или позже горец, надев свои снегоступы, пойдет в свой фиорд Саген, высокие берега которого достигают облаков.
Он посасывал свою, наконец полученную «четвертушку» алкоголя, а Пиксаретт между двумя затяжками табака отчитывал его за пьянство. Их не было видно. В темноте слышны были только их голоса, да дымок их трубок поднимался к потолку как туман.
Анжелика спустилась в погреб. Она чувствовала запах фруктов: яблок, груш, различных видов орехов, запах сидра и вина, связок лука и чеснока, заплетенных как косы флорентийской принцессы. Запах хорошо устроенного любимого дома. В погребах овечки посмотрели на нее своими кроткими глазами. Лежа на сене, они ожидали ночи, спокойные, уверенные в своем теплом убежище. Коза стоя жевала с храбрым и веселым видом.
Поднявшись наверх, Анжелика остановилась у комнаты Кантора. Он спал. Ей нравилось со времени, когда он был совсем ребенком, садиться на край его постели и смотреть, как он спит.
Как когда-то, она думала, глядя на него: «чудный маленький Кантор».
Ей хотелось прикоснуться кончиками пальцев к его тонкий бровям, к его губам, над которыми вырисовывался светлый пушок. Кантор такой красивый… и его росомаха со страшным оскалом.
Настанет день, когда она вновь навестит мать Магдалину и спросит ее: «Какое лицо было у архангела? Как выглядело мохнатое чудовище?» Но сейчас летопись женщины-демона была закрыта.
Потом она вернулась к камину и села с котом на плече.
Она вспоминала день, когда она вошла в большую комнату, заставленную научными приборами.
Отец де Мобеж, настоятель иезуитов в Канаде, и граф де Пейрак вместе наклонились над страницами толстой книги, лежащей на конторке.
Смех этой светской идиотки Беранжер прогнал впечатление, которое возникло тогда у нее — они беседовали как люди, которые давно знакомы.
Должна ли она предполагать, что отец де Мобеж и Жоффрей де Пейрак уже когда-то встречались?
В то время, когда Жоффрей, совсем молодой, блуждал по азиатским морям или позднее в Европе, в Средиземноморье, в Палермо или Кандии? В Египте или в Персии? Иезуиты были повсюду, пересекая пути всех авантюристов мира.
И встреча их продолжилась здесь, в Канаде?
Тогда все делалось понятным, даже внезапное загадочное исчезновение отца д'Оржеваля. Ему нанесли удар, когда он торжествовал. И кто мог нанести этот удар? Только тот, кто имел над ним власть. Только отец де Мобеж, настоятель иезуитов в Канаде, его настоятель, имел власть подчинить себе Себастьяна д'Оржеваля, так как отцу де Мобежу не уступавший никому миссионер был обязан послушанием. Только он мог его заставить, дать ему приказание, которого он не мог ослушаться. У иезуитов больше, чем где бы то ни было, строгая дисциплина. Это — армия. Разве глава ордена в Риме не имеет звание генерала?