— Это правда.
Она хотела сказать ему: «Вы мне всегда нравились», но, найдя это выражение суховатым, сказала: «Вы мне понравились с первого взгляда, де Ломени-Шамбор».
Что было не лучше. Слова выдавали их намерение оставаться в рамках простой дружбы, и они оба рассмеялись.
Ей хотелось облегчить его горе. Она сказала, чтобы его ободрить:
— Раз он так силен, он сможет справиться с Уттаке, вождем ирокезов.
— Уттаке тоже очень силен, и он — ваш союзник.
Она была в сомнении. Могла ли она сказать ему, что «черный человек», просматривавшийся за женщиной-демоном, был отец д'Оржеваль, что мать Магдалина это знала, что отец де Мобеж также это знал?
Решение настоятеля иезуитов спасло город от большой беды.
* * *
Человек уходит в ледяную пустыню, хотя начинаются недели рождественского поста.
Приближается Рождество.
Рождество! Рождество!
И в то время, как звонят колокола, из всех труб возносится, как ладан, дым, всюду праздник, радость богослужения и зажженных свечей, напоминающих Создателю, что здесь люди, в это время, в этой бесчеловечной пустыне, человек, связанный обетом послушания, тяжелыми шагами уходит от своих друзей, от любящих его, от святилища его дела, его работ.
И в нем самом ледяная пустыня, а не огонь жизни. Все разрушено…
Дыхание бури роздало кругом смерть. Он идет, зная эти места, но ему тревожно, он насторожен, как если бы пришел на неизвестную ему землю. Потому что его лишили всего. И это чувство так давит на него, что он вынужден остановиться.
Он отчаянно взывает к небу: «Отец мой! Почему ты оставил меня?» И лес, белая тюрьма, где виднеются скрюченные, измученные деревья, отзываются эхом в бесконечном пространстве.
Над вершинами Аппалачей клубится, как пучки перьев, морозный туман. Его дыхание замерзает. Он вновь кричит:
«Если ты — истина, почему ты меня оставил?»
Они привяжут его к пыточному столбу.
Ему кажется, это раскаленный топор, красный как рубин, приближается к нему, и виднеется лицо Уттаке, вождя могауков, который его ненавидит.
О, милые индейцы абенаки, его набожные дети! Пиксаретт и его пылкое стремление новообращенного истребить врага Бога, Уттаке, предназначенного быть великим вождем. Хатскон Онтси — вот имя, которое они ему дали, — и первый раз он воспринимает это имя не так, как раньше, и оно звучит обвинением. Хатскон Онтси: Черный Человек.
Вокруг него все всегда было черным, и он едва может вспомнить, что он долгие годы жил в свете духовного мира человека, преданного своему делу. Он вспоминает свое темное детство. Эти темные ночи в Дофине, освещенные только факелами в руках всадников, и крики убиваемых гугенотов, насилуемых женщин… Удовлетворение от пролитой крови. Крови, которая искупает. Красные отсветы пожаров, горящие деревни, огонь, подложенный под соломенные крыши, огонь, который очищает.
Наставления его отца, сильного и справедливого гиганта, когда они скакали ночью, чтобы исполнить Божью справедливость над теми, кто присоединился к еретической доктрине Реформы.
Черными были те ущелья, где он занимался темными играми, где речь шла о колдовстве и демонах, с Амбруазиной, золотоглазой девочкой из соседнего замка. Говорили, что хозяйка замка прижила ее со своим духовником. В этих странных играх участвовал Залил, молочный брат Амбруазины.
Амбруазина, ставшая мадам де Модрибур, приходила к нему исповедоваться. Ему нравилось, что благодаря своему высокому посту исповедника он мог унизить ее, подчинить себе, хотя она и пыталась соблазнить его, как в прежние времена; она продолжала грешить с Залйлом, со всеми мужчинами и даже женщинами.
В детстве он был окружен красивыми и порочными женщинами. Самой худшей, хуже чем дочь, была мать Амбруазины, великолепная высокая блестящая колдунья, которая пыталась соблазнить его, совсем юного. Он убежал в духовное училище. Даже там, в этом убежище, появились женщины-искусительницы. Красивые благотворительницы, соблазненные прелестью юности.
Он победил в битве со своей плотью. Покаяние, дисциплина, умерщвление плоти. Его тело стало послушным инструментом, нечувствительным к холоду, жаре, усталости, вожделению. Господней силой он научился подчинять себе все свои страхи, свою плоть, человеческие существа и даже самую неуловимую, самую ловкую дочь колдуньи и проклятого священника. Ей не удавалось поймать его в свои сети. И все те же лица возвращаются и кружатся, как в застывшем аду.
Он знал Амбруазину, он укрощал ее, как дикого зверя.
Странно, почему он никогда ее не боялся, хоть и знал глубину ее коварства и ее порочность. Он всегда чувствовал, что они наделены силами противоположными, но равными. Белая магия и магия черная.
Та, которая оказалась между ними, не принадлежала ни белой, ни черной магии. Она появилась одинокая и лучезарная, — такой он видел ее, выходящей из озера среди красноватых осенних листьев.
Предчувствовал ли он, что эта магия носила другое имя и была сильнее, чем их магии: Любовь. Разве в ней тоже — магическая сила? Он решил бороться с ней без пощады, ибо это преступно — разрушать установленный порядок, зародить сомнение.
Он противопоставил друг другу этих двух женщин. Только зло может обмануть зло. «В их столкновении никто не может одержать победу, — думал он. — Они нанесут друг другу смертельные раны, ибо обе нечисты. Они уничтожат друг друга. Их красота, которая скрывает порочную душу, не спасет их. Они окажутся побежденными, проявят свою истинную сущность, мелкую, эгоистичную и жестокую». Но какое-то предчувствие подсказало ему, что он опоздал, что Амбруазина была побеждена. Произошло нечто, разрушившее его планы. Он вернулся в Квебек и узнал, что «они» приближаются — мужчина и женщина, вместе, как и ранее. И он вступил в борьбу — проповедями и заклинаниями.
Войдя в белую келью отца де Мобежа, он понял, что его жизнь опять перевернется и что он напрасно боролся с властью Ночи. И больше всего его мучило, что проницательный де Мобеж разгадал его скрытую слабость.
«Вы согрешили против Господнего творения. Вы согрешили против Женщины. Из духа гордости и стремления подчинить себе. Из-за Мстительности. Против Женщины…»
Женщина — неискоренимое бедствие, о котором говорил его отец. Всегда! Всегда! Между ним и жизнью, между ним и покоем! Между ним и Богом!
Он начинает размышлять и успокаивается. Есть еще возможность прояснить умы — это если Жоссеран, его посланец, который приехал на юг, в гавань Пенобекот дожидаться корабля, вернется с распоряжением отвергнуть территориальные претензии Жоффрея де Пейрака. Но не будет ли слишком поздно? И эти ослепленные люди не испугаются?
Во всякой случае, слишком поздно для него, Себастьяна д'Оржеваля, идущего в страну ирокезов.
Одиночество, окружающее его, предвосхищает одиночество смерти и мученичества.