В общем, до того момента, когда полицейские и прочие службы призвали на помощь армию, Боэси-Ти успел покуражиться на славу. Он умудрился найти оставшиеся две королевские яхты, а кроме того, чисто по ошибке и сгоряча прихлопнул еще одну, совсем не королевскую. Но кто ж виноват, что некий пройдоха решил придать своей плавучей гостинице вид одной из яхт Его Величества? Помимо того, из-за паники, наконец-то начавшейся на всех парусниках и прочих плавучих средствах в округе, еще несколько корабликов посталкивались между собой, запутались парусами с мачтами и в паре случаев пошли на дно сообща. Кое-кто, вовсе уже потеряв голову, выбросился днищем на набережную города-курорта. Не всегда это прошло удачно: наличествовали жертвы — как со стороны зевак набережной, так и со стороны команд. Некоторые нервные люди покидали свои плавучие дворцы и даже хижины, раскрашенные под дворцы, вдали от берега и иногда без плавательных средств. Среди местных властей, должных присматривать за безопасностью морских прогулочных средств, явно процветали коррупция и кумовство, ибо на оных яхтах и моторках начисто отсутствовали спасательные круги, шлюпки и прочее добро подобного назначения.
Затем над морским побоищем появились два одновинтовых истребителя Его Величества Королевского авиаэскадрона. Им нашлось бы, чем полюбоваться сверху, но, само собой, было некогда: требовалось ловить в прицел сумасшедшего авиатора. По идее, теперь над акваторией должно было состояться продолжение спектакля с переносом зрелища в небо. Но ветеран сдвоенного хребта Бурлан-Шаиро не принял вызов. Он развернул машину прочь от преследователей и поддал газу, уходя в сторону моря. Потом украдкой прослышавшие о происшествии сослуживцы высказывали разные суждения, почему Боэси-Ти отказался от боя. Версия о том, что ветеран мог струсить, откидывалась сразу. Еще неизвестно, кому бы пришлось туго при поединке. Штурмовик, конечно же, проигрывает перехватчику в воздушном бою, только опыт есть опыт, а у Боэси его было пруд пруди. Скорее всего, в планы летчика попросту не входила драчка с собратьями по оружию. Целью его была именно золоченая сволочь с вынужденными сопутствующими жертвами, и не более того. А быть может, пилот штурмовика хотел умереть над любимым им морем спокойно и торжественно, без особенностей суеты пулеметных перепалок.
Есть, конечно, и другая версия. Совсем не исключено, что у Боэси к тому времени начисто закончились патроны.
Потому неразбежавшиеся зеваки на берегу — по крайней мере, те, кому обзор не заслонял дым, — могли пронаблюдать, как стремительно уменьшающийся в размерах самолетик уносится в отрытый океан все дальше и дальше. И как где-то очень далеко, в совсем задранной перспективе чаши Сферы Мира, он вроде бы падает с микробным с такой дистанции всплеском.
Разумеется, летчики-преследователи могли лицезреть всю картину с гораздо меньшей дальности. Когда у «Короля Зраффы» закончилось топливо и он стал планировать книзу по инерции, они даже почти догнали штурмовик. Правда, на дистанцию уверенного поражения они не сошлись, и потому выхолощенный в плане топлива и боевого ресурса самолет врезался в воду со скоростью четыреста километров в час без единого повреждения планера.
Тратить время и деньги на вылавливание в море каких-то обломков никто не стал. Череда разбирательств рикошетировала на сушу.
Если бы не масштабность свершившегося, можно было бы подумать, что тут учения, а не война. В самом деле: в небе — ни одного вражеского истребителя, ни единой грозди каких-нибудь завалящих зенитных ракет. Хоть бы пушка какая стрельнула, что ли. Бомбардировщики идут как на параде. Жуткие, далекие ныне катаклизмы изрядно тряхнули машины, заставили даже потерять высоту, провалиться метров на четыреста вниз. Теперь эти катаклизмы просто подсвечивают путь. Ну и отслеживают радиоактивным лучом, надо думать. Но экипажам это последнее — до одного места. У них на борту свой источник излучения. Может, он не столь эффектен, как стоящие двадцатикилометровыми сталагмитами дымовые горы, но зато дает постоянный близкий фон, что много опаснее. К тому же выхолощенные бомбовозы уже добрались до океана. Дымовые сталагмиты висят где-то вдалеке вверху — из-за выгибания перспективы. Скоро, по-видимому, совсем уйдут за горизонт. А горизонт, как известно, есть изогнутая линия соприкосновения нижней, серебристой части Мирового Света с поверхностью земли. Эта линия отгораживает дальнюю перспективу чашеобразно загибающейся кверху земной или водной поверхности. Если бы не существовало Мирового Света, то с любой точки земли, то есть Сферы Мира, можно было бы наблюдать всю поверхность этой самой Сферы Мира, в том числе антиподную — над собой. Но из-за находящегося внутри Сферы Мира Мирового Света сделать этого, разумеется, нельзя. С другой стороны, не будь в мире суточно пульсирующего Мирового Света, что бы тогда подсвечивало и обогревало землю и море?
Покуда Бюрос-Ут размышляет о гимназическом курсе географии, во внешнем мире происходит новое изменение. Разумеется, достаточно локальное, если сравнивать с жуткими атомными грибами вдали, но зато непосредственно касающееся четырех смелых бомбовозов.
Так, географию с геофизикой побоку. У Бюроса есть обязанности. Он, между прочим, пулеметчик. На экране управления заднеполусферной пулеметной машинкой темная движущаяся точка. Бюрос пытается выжать из телевизора максимум разрешения. Угол обзора уменьшается. Не верится, но истребитель совершенно один. Или, может, они у имперцев совсем уже перевелись? Вдруг всех, кто был в небе, сдуло термоядерными подрывами? А взрывной волной наглухо запечатало все выходные створки подземных аэродромов Крепости? Хотелось бы верить.
— Пулеметчик «три». Наблюдаю воздушную цель! — докладывает Бюрос-Ут. — Идет вдогон. Предположительно истребитель. Цель — противник!
— Дальность? — уточняет командир бомбовоза.
— Предположительно десять — восемь километров, — отзывается радист-пулеметчик, сверяясь с таблицей.
— Не догонит, — уверенно произносит трижды-майор Таваса-Пи.
Бюрос-Ут с ним не согласен, но он младший по званию, и знает, что выскочки и умники в армии не ценятся. С другой стороны, Таваса-Пи все-таки опытный летчик, а потому надежды надеждами, но подстраховка не помешает.
— Радист, предупредить остальные машины! — командует он в селектор.
— Нарушить радиомолчание? — на всякий случай запрашивает Бюрос-Ут. С момента согласованного сброса бомб и разворота к океану никто из экипажей в эфир не выходил. К тому же эфирное пространство до сей поры заполнено треском и шипением. Похоже, взрывы произвели воздействие даже на Мировой Свет.
— Так точно, радист! — дает подтверждение командир эскадрона.
Теперь Бюрос-Ут вынужден раздвоиться — он радист и пулеметчик одновременно. Момент, вообще-то, не самый лучший. Он передает в эфир предупреждения соседям: ныне они идут более плотной группой, чем при бомбардировке; между машинами не больше чем по две тысячи метров.
Сам он предельно сосредоточен на экране. Угол обзора узкий. Истребитель может в любой момент юркнуть в сторону, и тогда его снова придется ловить. Неожиданно цель становится явно различима из-за ярких огоньков. Что это, массаракш? Пуск ракет?