– И? – повторил Шоймар прищурясь.
– Эти ребятки движутся примерно в том же направлении, что и мы. В параллель, так сказать. И как известно всем профессорам в Департаменте Науки, профессор Шоймар, прямые на Сфере Мира, рано или поздно, и с неизбежностью, пересекаются, – наш гвардии-ротмистр цвел как весенняя роза. Черт возьми, да ему, кажется, просто жутко хотелось повоевать. Он попросту соскучился по боям, вот что теперь, ретроспективно, можно констатировать.
– И что же, вы хотите, чтобы мы на них накинулись? – спросил Жуж Шоймар, белея (его москитная сетка была откинута). – Я…
– Ни в коем случае, – махнул головой Шоймар. – Ни в коем разе нельзя планировать атаку на противника, о котором ничего не знаешь. Ни состав сил, да и ничего вообще. Так что, я просто предлагаю разведку.
– А если вы… – «попадетесь», хотел дополнить начальник экспедиции, но ротмистр опередил его с ответом.
– Всё может быть, господин Шоймар, но мы будем предельно осторожны. А уж когда разведаем состав сил, тогда и будем решать.
И Шоймар сдался.
Теперь, прислушиваясь к автоматно-пулеметным трелям вдали, он горько сожалеет о своей мягкотелости. Я его понимаю. С Маргитом отправились двое гвардейцев. Если они попались, то наши боевые силы ослабли значительно. А они явно попались. Маргит Йо, конечно, вояка еще тот, но все же вряд ли он решил напасть на этих неизвестных сходу.
Хотя, черт из разберёт, этих боевых гвардии-ротмистров.
Моей звериной сущности есть, чем хвастать. Дважды полинял мех моей сущности, покуда добралась она до родных пещер. И эти многие-многие смены дней и ночей моя сущность была одна посреди страны народа людей. Даже не одного народа людей, нескольких народов. У каждого из этих народов были свои боги Железа и Пламени. Каждый из них мог стереть козявку моей четырехлапой сущности так же просто, как я давлю сомкнувшимся зубом настырную блоху. Но видимо, эта блоха им пока не слишком досаждала, а если бы кто сказал, что у данной блошки могут когда-то зародиться амбициозные планы, они бы долго-долго смеялись.
Однако моя мохнатая сущность умудрилась пройти насквозь даже территории опустошенные богом Пламени. Ох, и лют он был, когда это делал, ох, и лют. Бесчисленные поселения народа людей выпотрошил тогда этот людской бог Пламени, а уж сколько человеческих сущностей он обратил пеплом или заставил умереть от страшнейших ожогов, то никогда не сосчитать. Знаю только, что на всей Большой Суше нет стольких представителей истинного народа, сколько истребил бог Пламени. И даже, наверное, если снова дать тела всем впихнутым в мою круглую голову предкам, то и тогда, огромное число оживших поколений не сравнится с цифрой лишенных сущности людей. Причем, лишенной ее менее чем за год. Жутко страшны и бог Пламени, и подыгрывающий ему бог Железа. Так страшны, что только великим напряжением воли моя мягкая сущность удержала в себе преданность далекой Мягкой Лапе, которая после увиденного (да простится моей сущности святотатство!) уже не казалась мне такой уж большой.
Но моя сущность прошла эти мертвые территории. Прошла, предусмотрительно огибая далекой тропой. Ибо бог Пламени, до того как угомониться, засеял все убитые города еще и законсервированной смертью. Нет, она не сидит в банке, но сейчас моя сущность использует сравнения, пришедшие из общения с людьми. Для сохранности, они умеют помещать тушеное мясо или вареную рыбу в надежно закупоренную банку. Туда нет хода маленьким существам – присным бога Болезней и Мора. Вот и здесь человеческий бог Пламени как бы заколдовал и закупорил смерть. Она просыпается исключительно тогда, когда кто-нибудь живой заходит на меченую территорию. И не важно кто. Человек, собака, или даже насекомое. И потому моя четверолапая сущность терпела жажду и голод, но не сворачивала в наблюдаемые в высокой дали города.
Еще моя шерстистость прошла те территории, где люди стали еще хуже, чем были, и где они теперь дошли до стадии питания друг другом, потому что больше ничего не осталось. Там было сложно, потому что моя сущность была хоть и истощенной собакой – ведь на их взгляд именно так, верно? – однако все-таки большой и явно съедобной. Мою сущность пытались приманивать: «Ух ты! Ну-ка, иди-ка сюда, собачечка! Иди! Что тебе сейчас дам, ой, что дам!». Мою непромокаемую сущность собирались просто ловить. И просто убить. Но она миновала все ловушки, и даже более того. Тогда впервые, и за неимением альтернатив, шерстистая сущность попробовала человеческое мясцо. Нет, невкусно. К тому же, еще добывая «рваные языки», моя сущность иногда невольно познала вкус.
Потом моя шерстяная сущность прошла горы. Это было очень тяжело. И благо моя мягкая сущность снова прихватила с собой «консервы», в виде четырех диких собак, ведь трех когда-то в новой пустыне едва-едва хватило. Питалась ими по очереди, начиная с самой худой. Правда, последнюю схавкать не удалось: дурная псина кувыркнулась с обрыва на одном из отрогов, а спуститься за ее искромсанным мясом не имелось никакой возможности. Выходит, четвертая псина выявилась все-таки лишней, как ни крути.
Наконец были родные джунгли, но после всего пройденного, прочапать их насквозь стало лишь делом времени. Моя сущность укрепилась изнутри. К тому же, чем ближе к пещерам, тем все больше и больше моей четырехлапости помогала Большая Добрая Лапа. Она дала моей сущности испытания, а теперь дожидалась обратно. Лапа знала, что моя шерстистость никогда ее не подводила. И теперь моя звериная сущность заслужила ее ласки.
Маргит Йо цел, невредим, и на него любо-дорого смотреть. Просто счастье, что мы его не лишились – нашей главной боевой мощи. Удар, слава Мировому Свету, пришелся не по нашим.
– Их было человек двадцать – двадцать пять, – не торопясь, докладывает он Шоймару. – Точно установить, думаю, уже не выйдет. Экипированы, в оружейном плане, получше нас. Если, конечно, не считать «качалки». Но, о ее проблемах мы с вами знаем, шеф. Те самые, о чем я говорил еще в той конструкторской шарашке. Чрезмерный расход боеприпасов. За этой «качалкой» потребно волочь баржу с патронами. Только тогда все будет на мази.
– Ладно! – прерывает его начальник экспедиции.
В самом деле, не стоит нагонять страсти – народ и без того весь на нервах. Уверенность хотя бы в нашем боевом потенциале, это все, что у нас осталось. Но Маргит Йо, видимо, и сам соображает, что зарулил не туда – выпрямляет крен.
– Бой длился семь минут. Видит Мировой Свет, но если б я был рядом, то может, не удержался, подсобил бы этим парням. Они, наверняка, отстреливались до последнего патрона. Но они не находились в нашей прямой видимости, потому мы понятия не имели, кто на них набросился.
– Думаю, если б вы оказались ближе, то вам бы тоже досталось, – комментирует Шоймар.
– Наверняка так, – кивает Маргит Йо. – В общем, мы подкрались через час, когда весь шум там угомонился. Шум – это, в смысле, и чавканье тоже, как мы теперь понимаем.