Этот день с перерывами на короткий отдых мы с телохранителем целиком и полностью посвятили тренировке с оружием. На какой-то миг мне удалось поймать 'нужное' состояние и меч на какое-то время стал продолжением моей правой руки. На Джеффри посыпался град, и не просто ударов, а мастерски выполненных финтов и комбинаций, после чего тому пришлось уйти в глухую защиту. Мое перерождение длилось недолго, но даже этого хватило, чтобы заставить радоваться Джеффри, как ребенка, которому преподнесли долгожданный подарок.
На следующее утро я встал с восходом солнца. Обычно говорится: 'Охота пуще неволи', но в данном случае я ее переиначил: 'охота выжить пуще неволи'. Если не хочу вечно сидеть в замке на правах убогого приживалы, то должен стать таким же, как был когда-то Томас Фовершэм. Воином. Бойцом. В противном случае первый же поединок закончится моими похоронами. Исходя из этого, я старался отдавать всего самого себя на тренировках, что со временем стало давать неплохие результаты. Насколько я мог понять, они явились совместными усилиями моего горячего желания овладеть оружием, помноженным на 'память тела' Томаса. А вот с верховой ездой у меня получилось намного проще, чем с холодным оружием. Если там мне приходилось проходить через пот и боль во всем теле, то здесь я попробовал пойти другим путем. Сделав ставку на заложенные в тело навыки, я постарался полностью отвлечься, заставив себя размышлять о вчерашнем свидании с Катрин. С этой мыслью я запрыгнул в седло, как заправский наездник. Руки привычно разобрали поводья, колени сжались, и я совершенно естественно дал шенкеля. Не все, конечно, получилось до конца гладко, но уверенности в обращении с животным у меня после первой прогулки здорово прибавилось. И, что там скрывать, самоуверенности тоже.
Несмотря на ежедневные многочасовые занятия, я сумел выкроить время для ежедневного обязательного посещения… церкви. Как ни странно, но я прямо физически чувствовал покой и умиротворение, исходящие ко мне от статуй святых, загадочно мерцающих свечей, запаха ладана, всего того, что представляло собой своеобразный уютный мирок, отгороженный от бурь и невзгод средневекового мира. Как ни странно это звучит, маленький храм стал для меня местом для размышлений, где я мог спокойно уединиться, чтобы не торопясь подумать о себе, о жизни, об окружающем меня мире. Чего я, правда, не ожидал, так это того, что отец Бенедикт сделает соответствующий для себя вывод: сердце Томаса Фовершэма повернулось к Господу.
Я валялся на кровати, в ожидании ужина, когда ко мне зашел Джеффри.
- Томас, нас обоих хочет видеть господин барон. Прямо сейчас.
За все это время отец удостаивал меня разговорами только лишь трижды, и все они заключались в поучениях, советах и наставлениях. Выходя из своей комнаты, невольно подумал: - Что за спешка? Разговор касается явно меня, но… Хм! Похоже, на этот раз речь пойдет о моей дальнейшей судьбе. Что ж, послушаем. Люди они местные, может, что дельное подскажут'.
Войдя в кабинет отца, и увидев сидящего, рядом с ним, в кресле священника, я только утвердился в своей мысли.
- Здравствуй, сын, - голос отца был тверд, но во взгляде чувствовалась мягкая грусть. Он явно переживал за меня; теперь даже я мог разглядеть ее за его внешней суровостью.
- Здравствуйте, отец.
- Томас, отец Бенедикт, говорит, что ты проявляешь усердие в молитвах. Это так?!
- Да, отец.
- Раньше я не замечал твоего особенного усердия в молитвах. Что с тобой, сын?!
Не успел я раскрыть рот, как в разговор вмешался святой отец: - Сэр Джон, один только Господь может судить человеческие поступки!
- Все в руках Божьих! - не стал спорить с ним барон. - Я вот почему позвал тебя, сын. Отец Бенедикт предложил отправить тебя в монастырь.
Я тут же вскинулся: - Меня в монахи?! Какого черта! Я там ничего не забыл!
Хотел добавить еще пару непечатных слов, но во время спохватился, а затем еще и обругал себя: 'Какого хрена ты тут выступаешь, идиот несчастный! Заткнись и слушай!'.
Барон, заметив мою короткую вспышку ярости, коротко усмехнулся в бородку:
- Странно! Вот сейчас ты, Томас, такой, каким я тебя помню!
Священник, в свою очередь, также не замедлил отреагировать на мои слова: - Не богохульствуй, Томас! Не забывай, что ты исцелился только благодаря воле Божьей! Разве ты не понял, что Он в своей милости убрал душу грешника из его тела и вложил чистую, дав ему возможность стать истинным христианином! Господь милостив к тебе, Томас!! Ты должен это помнить всегда и благодарить Господа денно и нощно! А где ты сможешь это сделать лучше, как не на освященной земле!
Голос священника был тонок, слегка дребезжал, но от этого был не менее строг и резок. При последних словах он патетически простер руку вверх, а в следующий момент с искривившимся от боли лицом схватился за сердце, навалившись животом на массивный стол. Минуту так постоял, потом слабо махнул рукой, дескать, все в порядке, затем медленно опустился в заботливо придвинутое ему Джеффри кресло.
Сомнений не было, что к его святой любви к Богу, горевшей в его душе, примешивалась простая любовь к человеку по имени Том Фовершэм. Здесь, похоже, жила одна большая семья, пусть даже не связанная родственными отношениями. Взять хотя бы тревожные взгляды, которыми обменялись отец и телохранитель, когда старик схватился за сердце. Я также знал, что все трое, по-своему, любили меня, но при этом каждый опять же по-своему выказывал свою любовь ко мне. Отец, дав время прийти в себя, обратился к священнику:
- Отец Бенедикт, вы как?
- Все хорошо, сын мой. Только будет лучше, если ты будешь говорить. У меня голова что-то кружится.
- Хорошо. Как ты понял, Томас, отец Бенедикт считает, что с тобой было раньше, это кара Божья за твои прежние грехи, - голос отца был ровен. - Он также думает, что твое теперешнее состояние - это испытание для твоей души, сын! Как только господь Бог посчитает, что ты стал на путь исправления, он вернет тебе память! Еще наш добрый священник считает, что твоя новая душа, сейчас, как никогда, подвергнута соблазну со стороны Врага рода человечьего.
- Это как понять? На мою душу охотиться Дьявол?!
- Не упоминай всуе имя Врага человечьего! - тихо прошелестел священник.
'Не утерпел священник. Вставил свои пять копеек! Блин, взрослые люди, а чем занимаются? Я тоже хорош! Вечно лезу поперек батьки в пекло! Что ж у меня за натура такая! Тебе добра желают. О душе заботятся, а ты…А что я! В рыцарях не удалось побыть, значит, свою карьеру в монахах продолжу! - я просто не смог удержаться, чтобы не съязвить, пусть мысленно, когда узнал, из-за чего поднялся весь этот переполох.
- Что я буду в этом монастыре делать? Учиться на монаха?!
- Отец Бенедикт говорит, что на освященной земле монастыря, среди благочестия и набожности, ты должен укрепиться в вере, а это даст тебе полное исцеление.