Вот чего я никак не мог ожидать, так это подобного вопроса. Мою растерянность барон, очевидно, посчитал за нерешительность, поэтому, не дождавшись ответа, сказал, тем самым, подталкивая меня на откровенность: - Сын, даже если твой разум не помнит меня, твое любящее сердце должно тебе подсказать нужные слова.
- Отец мой, я чувствую любовь и уважение к тебе, но не в той должной мере, как бы чувствовал, помня всю твою отеческую заботу и любовь… - тут я запнулся, так как просто не знал, чем закончить эту витиеватую фразу. При этом я понятия не имел, как сумел построить столь диковинное для меня предложение, но, к моему немалому облегчению, продолжения не потребовалось. Моя обрывочная фраза, похоже, произвела на отца то нужное впечатление, которого ему вполне хватило, чтобы оценить мои чувства.
- Не надо много слов, мой сын. Ты всегда был честен со мной. Уже то, что превратило тебя из неразумного злобного зверя в человека - бесценный подарок для меня! Господь услышал мои молитвы! Надеюсь, он не остановиться в своем благодеянии и прольет свой божественный свет дальше, очистив твою голову от черной пелены неведения! Я верю в это, но все-таки не хочу испытывать судьбу, так как не знаю, насколько глубоко твое выздоровление, поэтому отложим весть о твоем исцелении, Томас. Оставим в тайне до следующего дня. Сейчас Джеффри принесет тебе воды и смену одежды. После чего, ты вместе с нашим славным священником, отцом Бенедиктом, поблагодаришь Господа Бога за свое выздоровление в своих молитвах! А вечером я еще раз навещу тебя, мой сын.
Приблизившись ко мне, он прижал мою голову к своему плечу. Затем отпустил и резко развернувшись, ушел. За ним тут же затопал своими сапожищами Джеффри. Только после ухода этого властного и сильного человека у меня в голове сформировался его цельный образ. Длинные черные волосы с приметной сединой. Строгий чеканный профиль, который в какой-то мере смягчала небольшая ухоженная бородка. Бархатный колет с широкими и пышными рукавами, золотая цепь на груди, на поясе тяжелый нож с красиво изукрашенной рукоятью, штаны в обтяжку и мягкие кожаные башмаки с длинными носами, украшенные серебряными цепочками.
'Д-а-а… Наверно про таких говорят: суров, но справедлив. Вот уж нежданно-негаданно обзавелся отцом. Забавно! В этом времени у меня все наоборот. Отец есть, а матери нет'.
Я настолько ушел в свои мысли, что некоторое время ничего не замечал вокруг и когда вдруг неожиданно для себя увидел в проеме двери сухонького старичка, то невольно вздрогнул. Тот, очевидно, все это время неподвижно стоял в полумраке, дожидаясь, пока я его замечу. Редкие седые волосы, лицо, изрезанное морщинами, коричневая ряса, которая висела на его худеньких плечах, как на вешалке. Пояс - веревка, распятие на груди и деревянные сандалии на ногах дополнили облик священника. Он сначала дал рассмотреть себя как следует, только потом подошел ко мне и кротко улыбаясь, спросил: - Сын мой, как ты себя чувствуешь?
- Хорошо.
Ответ был короток и осторожен. От приятелей - историков в свое время я наслышался ис?торий с плохим концом, где главным героем выступала средневековая инквизиция. Вот возьмет этот благообразный старичок да донос на меня напишет в местное отделение. Дескать, он душу дьяволу продал! И добро пожаловать на костер! Впрочем, чем больше я всматривался в его морщины, подслеповатые глаза и кроткую улыбку на губах, тем все бледнее становились мысли о темном, сыром подвале, дыбе и костре. Задав, в свою очередь, мне несколько вопросов и убедившись, что я ничего не помню, он откровенно этому обрадовался, принявшись хвалить Господа Бога за его мудрость. Несколько опешив от подобной реакции, некоторое время я просто слушал его восхваления, не решаясь их прервать. Затем любопытство пересилило, и я поинтересовался столь неожиданной причиной его радости, на что получил исчерпывающий ответ: - Прежний Томас Фовершэм был плохой христианин. Он откровенно пренебрегал церковными службами и молитвами, отдавая предпочтение вину и развратным девкам. К тому же нечестивец Джеффри, постоянно сопровождавший тебя в военных походах, далеко не образец для благочестивого юноши. После того как Бог прибрал его жену и сына, вера в милосердие Божье в нем пошатнулась. Хотя мне трудно осуждать его за это, уж очень сильно он их любил, деяния Господа нашего не должны вызывать гнев в наших сердцах. Впрочем, сейчас не о нем речь, а о тебе, Томас. Сын мой, ты сейчас словно возродился заново, а поэтому можешь снова стать на дорогу добродетели, отринув извилистый путь греха, тем более, что у тебя перед глазами есть достойный пример для подражания - твой отец. Он не только храбрый и доблестный рыцарь, но и истинный христианин. Пусть не настолько богобоязненный, какой была твоя покойная матушка, но при этом он строго, по мере сил и здоровья, соблюдает все церковные уложения и правила. Бери с него пример, Томас и Господь не оставит тебя в своей милости! А сейчас, сын мой, мы преклоним колени и восславим Господа Бога за проявление его милосердия! Ибо только он способен даровать исцеление любой болезни, если ты искренне в него уверуешь!
- Величит душа моя Господа
И возрадовался дух мой о Боге, Спасителе Моем.
Что призрел Он на смирение рабы своей,…
В течение ближайшего получаса мне пришлось стоять на коленях, сложив руки в молитвенном жесте, бормоча нечто невнятное. Мне еще повезло, что отец Бенедикт, оказался не только подслеповатым, но и глуховатым. Судя по всему, это был исполнительный и богобоязненный старичок, искренне верящий в Бога, а также во все, что тот делает. От дальнейшего стояния на коленях меня спас Джеффри, с гулким стуком поставивший на пол два больших деревянных ведра с водой. От правого поднимался горячий пар. На кровать положил ворох свежего постельного белья, а еще через некоторое время притащил нечто похожее на большую кадушку и смену одежды. Затем, отступив на пару шагов, остался стоять в ожидании приказаний. Если с ним было ясно, он остался помочь господину, то старичок - священник, вместо того чтобы уйти, неожиданно заявил: - Омывай члены, Томас, а я пока буду рассказывать тебе о сыне Божьем Иисусе Христе.
Только я открыл рот, чтобы сказать, что думаю о нем и его лекции, как вовремя вспомнил, где нахожусь, и стал раздеваться. Было довольно неловко и неудобно мыться под взглядами двух мужчин, да еще сидящим на цепи. Кое-как под жизнеописание сына Божьего я помылся и переоделся, после чего сел на кровать. Джеффри принялся на скорую руку убирать следы моего купания, как священник вдруг неожиданно поперхнулся очередной фразой и вскричал: - О, боже! Мне же ребенка надо идти крестить!
Он тут же шустро засеменил по направлению к двери, но только собрался переступить порог, как вдруг остановился и повернулся ко мне:
- Да пребудет милость Божья над тобой, Томас! Не забывай преклонять колени и возносить хвалу Отцу нашему! И делай это до тех пор, пока твое сердце не наполниться любовью и благодатью! - видя, что я продолжаю сидеть на кровати, он продолжил, но уже другим голосом. Тоном ворчливого старика, распекающего своего любимого внука. - Не ленись, бездельник! Ты и так много своего времени потратил на пустые, неугодные Богу дела! Пора наверстать упущенное, Том, иначе тебе вовек не видать ворот царства Божьего!