— Красиво ты песни поешь, — машет головой танкист Мордвинцев. — Час — и все дела. Но ведь не мы же инициаторы действа, так? Мы ж привязаны к агрессору, туркам там, или кому еще. Откуда знаем, когда тебе вылетать? А если ты меня с позиции Бубякина дернешь, так я оттуда буду тот самый час добираться. В аккурат к твоему возврату выстрою почетную линейку из «восемьдесят-четверок».
— Ну, значит, переселяйся покуда ко мне на аэродром. Оставь с Бубой кого-то из надежных ротных.
— А Бубякин как без меня?
— Во-первых, его ракеты все ж без экипажа летают, так что он на месте однозначно. А во-вторых — из чисто рационалистических соображений, так сказать, отрешившись от чувств — сколько у Бубы ракет-то осталось?
— В смысле, от твоих «соколов» на «МиГах» больший прок?
— Такова уж «селяви» на сегодняшний момент. Хотим чего-то добиться, придется действовать рационально.
— Злое правило, полковник ВВС.
— Тебе, танкисту, следовать ему сам бог велел.
* * *
А впрочем о сипенье… Ведь правда есть.
И где же воздух? Но —
Смыкается петля, и рыщут руки —
Манипуляторы с разбитой
Луноходной головой,
Без камеры переднего обзора,
И связи с базой,
Брошенные в Море
Дождей, и глупые,
Как стражники, проспавшие набег…
А целлофан прилип к губам,
Глаза уж не закрыть
И слез не выдавить —
Развалины сухие не потеют.
Ресницами упершись в горизонт,
Придвинутый,
Я корчусь. Сквозь зрачки
Протискивают новые оравы.
И снова порошок…
Тот, кто представляет современный воздушный бой как свалку в воздухе, пусть и не бестолковую по результату, — сильно ошибается. Обычно все расписано посекундно. Уж для бомбардировщиков-то и вообще подавно. Четкий алгоритм действий для всего этапа. Двигать на такой-то высоте, в эдаком коридоре столько-то минут, секунд. Снижение высоты до такой-то, полет с эдаким-то азимутом. Выход на кабрирование, или «горка» или что-то там еще. Пуски по цели изделиями такими-то и такими-то. Это в случае если передовой нападающий уже сделал работу. Если нет, тогда отставить «горку» или поворот «все вдруг», или еще чего-то там, и пуск изделием эдаким с дистанции такой-то, азимут эдакий. Затем уход на сверхмалые такие-то, разгон на форсаже. Пара «два» подход к цели на высоте, коридоре, скорости (схема, как и ранее, прилагается), пуски с дистанции… Цель «два». Работает группа «четыре». Подход, поворот, еще поворот. Заход с ракурса… Группа «три». Трудится только в случае выполнения задачи предыдущими отрядами. Подход на средней высоте такой-то. Визуальное определение результатов (вот тут уже инициатива). Работа по дымам изделиями такими-то и такими-то. Поворот «все вдруг», азимут, высота, подход к цели «восемь». Оценка результатов предыдущего удара, работа по дымам…
Примерно в таком плане. Само собой, истребителям-перехватчикам дают больше инициативы. Понятно, об автономности БД [42] тяжелого МиГ-31 можно только мечтать. Они одинокие киты с большими амбициями. Перехватчики меньшего пошиба наводятся с наземного КП. Цель номер эдакая, подход высота, скорость, азимут такие-то. Пуск изделием эдакий, на дистанции такой-то. Оценка результата. В случае ожидаемого, разворот, возвращение, в коридоре таком-то. Если вдруг… Вот тут снова некоторая автономия решений.
Разумеется, случайному прохожему, задравшему в верхотуру голову, все представится несколько другим образом. Возможно, он даже не будет вполне уверен, что наблюдал бой. В самом деле, разброс фигур по небу такой, что требуется поворачиваться. Иногда вроде бы — на уровне чувствительности сетчатки — что-то от боевых машин отделяется — можно идентифицировать как ракету, особенно если на начальной стадии сверкает дюзой, либо пускает инверсионный дымок. Но где уследить, когда она шандарахнула у цели? Конечно, если после облачка белой мороси на голубизне, что-то самолетообразное пойдет совсем кувырком, да с подвыванием впилит в шоссе поблизости, тогда «да», точно война, хотя может и боевые ученья, приближенные к реальности. Бог знает, как в этих НАТ-ах тренируются, может свалить чего-нибудь с хрустальной лазури, это в порядке вещей? Да ведь и беспилотное наверняка. Не, случатся пилотируемое. Кто-то на парашюте, вероятно без сознания, идет возвратным ходом к маме-земле. Благо, она за ним не очень соскучилась. Тогда уж, да, явное ЧП в стратосфере, а может все же и война. Черт его знает? Но в газетах напишут. Однако речь не о буратинках все еще верящих в какую-то независимость СМИ, а о происходящих в небе атаках и перехватах.
Если первичный выход на скоростную цель у перехватчика не получился, или не принес желаемого результата, то, да не покажется это странным все тем же деревянным дядям, преследование цели он не предпринимает. В большинстве случаев такое попросту бессмысленно. У истребителя не хватит ни времени, ни ресурса нагнать утерянный истребитель-бомбардировщик.
Посему вся надежда у командира авиаторов Добровольского была на первый заход.
Штирлицы бывают разные. К тому же имеются господа, работающие в гораздо более сложных условиях, чем товарищ Исаев. Понятно, что штандартенфюреру было трудно — он был один в окружении врагов, и в ситуации провала рассчитывать в плане личностного спасения ему было просто-напросто не на кого. Однако у давно, почти в эмбриональные времена покинувшего семью и страну разведчика имелся все же один немаловажный фактор психического преимущества. Он доподлинно знал, что где-то, за семью нашпигованными немецкими Кригсмарине морями и тридесятью сметенными фашистскими ордами царствами, его любимая Родина все же однозначно существует. В этом плане ему могли позавидовать все верующие мира скопом и в розницу. Райские кущи и дежурящий у их порога Бог-Отец все же посылал из заоблачных далей весьма расплывчатые подтверждения своей истой реальности, вовсе неоднозначно трактуемые, большая же и непоколебимо стоящая на планетарном севере Россия-Мама бомбардировала Штирлица не только криптографическими головоломками поступающими через вполне осязаемую и даже пахнущую дефицитными духами радистку Кэт, но и неумолимо, назло специальным техническим отделам глушения СС, изливающимися из радио-эфира обращениями Верховного Главнокомандующего к дающему сверхплановые снаряды и танки, но покуда частично, хотя и явно временно, попавшему в оккупацию народу. Случись с полковником Исаевым хоть самая большая неприятность — поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся в средневековье камеры пыток гитлеровской контрразведки — он все едино ведал, что его любезное Отечество вскоре еще более поднатужится, освободит плачущие народы мира и поставит по ранжиру у стеночки всех фашистских палачей. Что не говори, а со столь подкрепленными истиной убеждениями, жить на свете куда веселей и работа спорится.