Однако старший помощник Прилипко вносил сомнения и на этот раз. Теперь они с командиром корабля «ютились» в одной каюте, так что иногда, чрезвычайно редко, но все-таки сталкивались даже там. Здесь можно было разговаривать без свидетелей.
– Послушайте, Тимур Дмитриевич, что, по-вашему, лучше, терпеть этих пришельцев на борту вечно или участвовать в том, для чего они предназначены? – Оба собеседника, между прочим, смутно ведали о реальных целях этих любящих электронику пассажиров. – Вам не кажется, Тимур Дмитриевич, что, когда мы доставим их туда, где они выполнят свою таинственную задачу, придет время для второй части груза?
– Вы сейчас накаркаете, Сергей Феоктистович, – ворчал Бортник. – Думаете, меня это не тревожит? Мне ли не волноваться? У нас на борту такой груз, что все наши многолетние попытки скопить состояние для беспечной старости могут обнулиться враз. У меня к тому же дети, где-то там, в Северном полушарии. И хорошо бы их предупредить. Только вот как и о чем? Понимаете, детишки, у нас тут на борту несколько ракето-торпед, способных утопить морское соединение. Если бы они у нас хоронились всегда, я бы не переживал, но, понимаете, они появились только что и с определенной целью. Еще не совсем ясно с какой, но с не очень доброй. И видите ли, поскольку такие плавающие почти со скоростью звука в воде предметы раньше никогда не использовались, то не послужат ли они спусковым крючком долго откладываемому на планете кошмару?
– Ну, необязательно спусковым крючком, – неуверенно возражал Прилипко. – Это может быть ответной мерой на что-то еще.
– Успокоили, друг любезный. Я понимаю, что мы пешки в игре. В данном случае, радует только то, что в крупной. И понятно, от нас по большому счету ничего не зависит. Хотя в случае ответной меры, может, и зависит. И тогда уж наш долг – доблестно и лихо выполнять, что поручили, правильно? Хотя готов поспорить, что складированные торпеды еще, может статься, потребуют назад и сверят при приемке все печати-пломбы, дабы мы, по своей пиратской натуре, не умыкнули и не толкнули налево плутониевую сердцевину. Но вот таинственные людишки, которым, похоже, мы каюты освободили зазря – ибо они все плавание напропалую торчат в своей аппаратной, – вот те вполне могут сослужить детонатором чего угодно. Я по их одухотворенным идеей лицам читаю. Им наплевать на последствия и что-либо еще. Им явно интересен сам процесс.
– Какой?
– Ну уж это я не знаю, – пожимал плечами Бортник. – Но что он не за горами – гарантирую!
– А какая нам во всем этом выгода, Тимур Дмитриевич?
– Какая может быть выгода от выполнения своего предназначения, а, Сергей Феоктистович? Вы что, не помните, что мы получили приказ на инициацию?
Естественно, Прилипко это помнил. Но по большому счету ему все еще не верилось.
И как-то вроде бы вдруг, но вообще-то постепенно, то есть по накатанному, с разгона. А значит, когда в этом самом разгоне достигается некоторая скорость, это скольжение по колее внезапно переходит в полет. Точнее, в падение. И тогда уже все равно куда и как. Точнее, есть кое-что хорошее. Служба, служба и… Не всегда как надо. Плавания редки, а если и есть, то недалеко, где-то здесь же, в Баренцевом. Ни в Гренландское, ни к полюсу, ни даже в Норвежское – ни-ни. Ибо мало того что дежурят там неслышно-наглые штатовские охотники, так еще ресурс реактора и вообще техники надо почему-то беречь. И, значит, все условно. На тренажерах. Редко-редко настоящую, боевую торпеду в дело, в учебную мишень. Когда у нее, родимой, совсем уж весь ресурс эксплуатации и хранения вышел. Да и мишеней тех – в обрез. Вроде полно в заброшенных гаванях старых, солидных железяк выпуска «made in USSR», но они не могут пойти своим ходом, а стаскивать их с мелей – дело для целой флотилии буксиров. И потому – учебный бой, компьютерные стрельбы и даже продвижение вверх за счет игрушечных битв. А дома?
Здесь уж совсем не по плану. Что есть военный городок с молодыми женщинами, заманенными из столиц золотоносными плечами? Что есть то, уже не первое поколение этих насильственных русалок, облученное мигающим в экране отражением постиндустриального бытия «Золотого миллиарда»? И потому…
Вначале догадки. Смутные мучения, кусаные губы и подозрения, выплескивающиеся в скандальные сцены. Потом слухи: всегда найдутся добрейшие люди, желающие пощекотать уши отвыкшему от наземного существования капитану третьего ранга, а уж капитану-лейтенанту, так всегда пожалуйста. И можно, конечно, сразу по лицу, так сказать, допрос на месте, дабы призналась под пытками. Но… А если все-таки не так? И ведь любовь. То есть была когда-то. Да и что значит – была? И сейчас… Тем более что это здесь может быть и злость, и всякое. Там, в море, точнее, под толщей полярной темной жижи, там… Тем более никаких женщин, а молодая, отборная плоть, пусть и замотанная сменами и недосыпанием, плоть… Требует. И даже в этих коротких снах, в той самой, научно доказанной быстрой фазе сновидений… Черт! И будят же обычно как раз в момент… В общем, бывает не очень удобно сразу вскакивать по команде. Плоть, плоть – что она делает с человеком. И что снится? Да та одна и снится. Ибо где ж тебе угнаться за другими, чужими, когда своей-то заняться некогда по-настоящему.
Да нет, ну как некогда. Дети ведь. И уже двое. Когда успевают расти. Пока поход, пусть недалеко, компьютерные войны. Пока курсы повышения, пока… Бог знает, когда успевают выстреливать вверх сантиметрами. Все время, при каждом прибытии домой – другие. И снова привыкаешь. И ты, и они. И вроде бы как-то налаживается, входит в колею. Сын смотрит снизу – вообще-то уже не так чтобы очень снизу… Как-то выдал. Нет, не специально – случайно проговорился. И если бы не покраснел, то… Можно было бы принять за оплошность. Ну, назвал папу другим именем. Бывает. Ясно, делаем вид, что отвлеклись, не заметили. Тоже ведь бывает? А выражение лица. Но… Если не умеешь сдерживаться, хрен продвинешься по «служебке» вверх.
Так что снова об этом. Доказательства? Ну можно, конечно, хоть и кусается добыть микросистему фиксации. Ну там звуко-, фото– и даже видеосъемка. Но… Идиотизм будет, если за эти месяцы отсутствия случайно найдут. А еще если найдут и сделают вид, что не нашли? Изобразят в спальне ангелочков. Точнее, изобразит. Монашка на экране. Или того хуже, издеваясь, сделает длинный, на все месяцы мастурбационный клип? Тогда? Ни доказательств, ни… И ведь правда, дети. Они хоть и меняются, хоть и проинструктированы, подспудно готовятся в разведчики-партизаны, они ведь свои. И смотришь ты на их жизнь, как в альбоме. Вот тут вроде бы только из роддома; тут – уже едем на санках (санки вообще часто – сказывается климат); вот уже «первый раз в первый класс» – это, правда, только через альбом, ты, как всегда, где-то там, под черной толщей, с красными глазами, впяленными в боевой монитор; вот уже и выпуск (неужели?) – здесь точно, сам снимал на стерео: случайно застал (в лодке что-то с утечкой – оставили на приколе).
И значит? Наверное, надо бы все же выяснить и пойти дать в морду. Времени, конечно, в обрез, придется грабить у детей, пусть, значит, как обычно, волокут саночки сами. Но ведь долго выслеживать не придется. Городок, в общем-то, невелик. Да и соседушки за пивком подскажут, наведут. Словом… Разумеется, шум. И если до этого можно прикидываться лопухом: ну что ж, простительно, все мысли в службе, да и человек ты необычный – морской, земля для тебя среда непривычная, как для товарища Ихтиандра, то теперь уж – никак. А городок махонький, и слухи о потасовке дойдут даже до казарм. Разумеется, может, и будут уважать командира за решимость, но в душе посмеиваться. Вот уж действительно лопух и к тому же терпит какую-то стерву. Ее терпит, а от нас чего-то требует, цепляется за мелочь. Вот так и будут думать, слушая его вроде бы уверенный, а теперь вроде бы и нет голос через динамики. И какой-нибудь акустик, изголодавшийся молодой плотью еще более, чем капитан-лейтенант, будет, прижимая наушник, подмигивать сотоварищу и паскудненько так мечтать вслух, что хорошо бы как-нибудь наведаться к той самой, командирской, ведь если она всем и каждому, то…