– Сейчас утюжить начнут, – на гране слышимости прошептал Бобр.
Лумис не понял, он понял потом, когда это случилось. Из боевого отсека дирижабля вывалилась бочка: бочка как бочка и ничего в ней такого не было. Шлепнулась она прямехонько по центру деревеньки и исчезла. А там, где упала она, возник столб огня. Сразу стало очень светло, заслезились глаза. Столб все рос и рос, как ночной кошмар, затем замер, словно неоновая реклама – это длилось вечность. Язык прилип к небу и все виделось будто в аквариуме. Лумис ощутил судороги всем телом, это наваливался, давя и разламывая организм, животный ужас. Не было даже тикающих часиков в голове, все остановилось. Столб начал расходиться в стороны огненным валом, пожирая деревеньку. Лавина пламени съела ее всю и растаяла, как сон: там, где прошла, она не стало ни хижин, ни прохудившихся крыш, только торчали кое-где обугленные головешки, раньше они были сваями. А за ней уже катилась следующая волна бездымного пламени. Медленно, как трогающийся поезд, белое пламя сожрало остатки построек, дыхнуло горячим ветром и сникло. А уже накатывалась следующая волна огня. Ей нечего было жечь. Бесшумно проскользнула она по огромной, черной, гладкой, как бильярдный стол поверхности. Когда последний отсвет пламени поблек Лумис почувствовал себя заблудившимся муравьем, перед которым раскинулся безбрежный, отполированный, черного дерева, стол. Он не заметил как скрылся «тянитолкай».
* * *
У них еще была надежда – деревня «два». Теперь по прямой до цели оказалось около семи миль на северо-запад. Они пропыхтели их молча. Как ни странно, с исчезновением дирижабля облегчения не пришло: мысленным взором он все еще видел огненный столб, а внутри было холодно, как в толще ледника. Недоброе предчувствие подтвердилось. Здесь их тоже опередили. Прямо перед деревней, на заброшенном высохшем огороде, прилип полозьями к потрескавшейся грядке «скакунок» – малый летающий катер десанта.
* * *
Похоже, Чистюля давно приглядывался к нему, другой причиной трудно было объяснить его выбор. Лумис и раньше замечал за собой нужные солдату ближнего боя качества: реакцию, меткость, он на лету схватывал приемы, но этот приказ его удивил.
Теперь все мысли ушли, была только сосредоточенность на текущем моменте. На любое изменение обстановки необходимо реагировать мгновенно и еще надо быть невидимым. Самый опасный объект – спящий летчик. Он, безусловно, дежурный, но на это ему начхать, то ли выпил, то ли просто устал. Голова без шлема покоится на локте, локоть на блоке управления, воротник расстегнут и из переплетения ремней торчит белая шея. Это очень удобно для Лумиса. Дверца «скакунка» настежь, потому как жарко. И это тоже очень кстати. Самое страшное там, на пульте управления. Где-то под дремлющей головой – кнопка. Стоит нажать, и за сотни километров отсюда взвоет сирена, повернутся в эту сторону главные калибры, взлетит дежурный истребитель-ракетоносец. Но лучше не думать, этого не будет, на занятиях он никогда не промахивался из «удушки», надо бы только проползти еще пятнадцать-двадцать метров, чтобы было наверняка.
Духота, а потеть нечем. Маскхалат просто жжет и место совсем открытое. Стоит второму брашу открыть глаза... А вдруг, он и так видит, неужели с полста метров нельзя разглядеть закрашенное коричневым кремом лицо, руки в боевых перчатках, а в правой «удушку». Может, Чистюля именно поэтому и послал его, Лумиса, чтобы он отвлек огонь на себя, а летчика щелкнет другой, допустим Колисман, его пулемет лупит всю обойму в фанерный щит с полутора миль. Правда, по плану Чистюли, он должен открыться только, когда брашей выбьет из деревни ударная группа и они побегут к «скакунку».
А этот браш совсем обнаглел, надо же, разделся донага, сидит куняет, если бы еще игломет отодвинул подальше... То ли они откопали здесь крапс-виски, то ли прихватили из запасов «свиноматки», с дисциплиной у них, однозначно, слабовато.
Лумис рывком прополз еще пару метров и снова замер. Игломет с предохранителя снят. Если что: Таракан должен прикрыть огнем. Сколько же брашей в пехотном отсеке? Он пододвинул локти, хотелось поправить каску, он не сделал этого, а снова бесшумно двинулся по потресканной почве. И тут голый браш открыл глаза... Их разделяла совсем малая дистанция, взгляды встретились. Лумис взял старт с положения лежа. Рука браша рванулась к игломету. Лумис не останавливаясь выстрелил «удушку». Резиновый зажим хлестнул словно кнут и, с невидимой глазу быстротой, потянул металлизированную бечевку. Через две десятых секунды он ткнулся в сонную артерию пилота и резиновые створки охватили его шею, быстро стягивающимся кольцом. Лумис резко рванул рукоятку к себе, летчик вывалился из кабины, начав биться в судорогах. Голый браш заметил кроме Лумиса еще и выскочившего из кустов Таракана, запаниковал и кинулся к входному люку пассажирского отсека, на ходу поворачивая в Лумиса игломет. Лумис упал и перекатываясь открыл огонь очередью. Не смотря на быстро переворачивающийся силуэт геликоптера, он не потерял ориентацию и, отстреляв треть обоймы, вскочил на ноги. Голый человек извивался на левой лыже «скакунка», брызгая кровью. Лумис бегом достиг пехотного отсека и вскочил внутрь. Ему на встречу ломанулся рослый детина в блестящей рыжей каске. Здесь было тесно и неудобно действовать прикладом. Лумис боевой перчаткой нанес ему прямой левый в середину лица. Детина тяжело охнул и, перекатившись спиной через ряд мягких спальных кресел, грохнулся каской об облепленную порнографией переборку, прямо под ноги одной из дамочек в прозрачной юбке. Больше в отсеке никого не было. Задача выполнена, подумал Лумис и перевел дыхание. Он посмотрел на безжизненно лежащего браша и обернувшись выглянул наружу. Таракан деловито освобождал шею пилота, лицо которого имело синий оттенок. Голый браш уже не шевелился, мертвой хваткой обнимая опорную штангу геликоптера. В этот момент со стороны деревни послышался взрыв.
Лумис торопливо вынул из заднего кармана бечевку, протиснулся между креслами, перевернул детину на живот, быстрым движением стянул ему руки за спиной, затем откупорил одну из бойниц, развернул и поднял кресло на нужную высоту, сунул в отверстие ствол, установил прицельную планку на максимальную дальность, хлебнул из фляги и стал ждать, когда из селения побегут выбитые ударной группой браши. Он слышал, как рядом примостился Таракан.
Ждать долго не пришлось, стрелять тоже. Шесть жалких фигур появились со стороны деревни. Слева, из кустов крапорбена, рявкнул пулемет Колисмана. Он срезал их всех одной короткой очередью.
* * *
Они расположились прямо посередине деревни. По-видимому. Чистюля считал, что раз уж заварили такую кашу, здорово маскироваться нечего и время терять тоже, разумеется. Всех пленных, их набралось семеро, усадили тесной кучкой лицом к Чистюле, спиной к деревянной хижине. Из имперских парашютистов не хватало только Бобра и Колисмана, они вошли в караул. Присутствие на допросе «мальчишек»: Лумиса, Крепстона, Таракана и Тауэра было обязательным. Выбор показательной жертвы Чистюля предоставил Босли. Вялой походкой, с полным отсутствием всякого выражения на лице, парашют-мастер приблизился к пленным. Лумис видел, как сразу посерели и без того бледные лица. Босли сверлил их тяжелым взглядом, словно лучевой пушкой, всех по очереди, затем специально картавя язык выругался на браши. Он остановился напротив худощавого, совсем еще молодого лейтенанта, тот выглядел хуже всех, если не считать здоровенного штурмовика, которому Лумис превратил лицо в красную кашу. У офицера была сломана рука в предплечье и по этой причине губы выражали сплошную муку. Когда громадная фигура Босли нависла над ним, он торопливо отвел взгляд в сторону. Дико ухмыльнувшись, Босли рванул его за ворот комбинезона так, что молния разошлась до пояса.