Неожиданно Сарго замирает, поворачивается и приседает, маскируясь. Браст тоже не лыком шит, уже игломет в готовности, а глаза шарят по растительности в нужном направлении. Видимость большая – метров пятьдесят. Сарго уже целится во что-то невидимое, это, наверное, еще дальше, за лианой цветущей. Однако и сержант успевает увидеть: бесшумно вырисовывается на приближении красная молния и тут же теряется. Что-то дергает Браста внутри, он спеша дотягивается до плеча Сарго, останавливая выстрел, они оба молчат, друг на друга не смотрят, но что-то между ними существует – телепатия, симбиоз? Некогда разбираться, да и возможно ли. Но Сарго целит не в молнию исчезнувшую – выше угол его стволов, там, в листве, что-то еще… Браст уже высвободил руку, впился в бинокль с самокоррекцией фокуса: он сразу наводится точно…
Вот он – зеленоватый знакомый ужас. Пристроился к большущему цветку росянки, раздирает его хищные лепестки передними захватными лапами. Громадная росянка что-то поймала, какого-нибудь древесного таракана-матку. Но и гигант-паук тоже не прочь подкрепиться, тем более полупереваренной снедью. Этот паучара еще больше, чем тот, расстрелянный Брастом ранее, господи Эрр, что делать людям на этой страшной земле. Наверное, можно его убить с этого расстояния первым выстрелом, хоть яд игл и изобретен против млекопитающего разумного хищника, но может случиться – иглы пройдут навылет, слишком хрупок этот хитиновый монстр. Но что-то останавливает Браста, подсознательное предчувствие, или то, что Сарго целит выше: там еще кто-то, кто-то гораздо хуже этого тараканоеда.
Они сидят не шевелясь, только неподвижность – их маскировка, а готовые вычертить идеальные, короткие параллельные, иглы – их гарантия безопасности. И вот оно, то, что предчувствовалось – еще две молнии, сливающееся перебирание красных лап: здоровые, даже над травой возвышаются, многоколенные суставы. Но уже и ни это интересно – страшно, но менее, привыкли за секунды наблюдения: там раздвигая листву явление – мерактроп, собственной персоной. Перспектива какая-то нарушенная – маловат, на фоне пауков совсем жалок. Браст перенацеливает оптику… Ребенок – мальчик, циклов шесть, не более, хотя кто их видел и кто их разберет. Браст убирает оптику, хочет узреть всю панораму: пауков уже совсем много, считать еще можно, но не до того – некогда. Мечутся вокруг человека, все время шарят своими длинными руколапами, выставляют в стороны. Он идет среди чудовищных насекомых, до лампочки ему это. Монстры бегут сворой.
Бинокль бьет по груди – брошенный. Браст снова держит за плечо Сарго: не стреляй, не стреляй, ради бога нашего Красного, не получится ни хрена, напустит на нас всю свору, раздерут на шмотки и пикнуть не успеем, вон они какие – древесника десятисантиметрового в пасть запихал целиком и даже усы не торчат. Если и человечка положим сразу, что, скорее возможно, чем нет, стадо это пасущееся обглодает белые косточки начисто. Сарго не шевелится, верит, наверное, Брасту, а может совсем задавлен – только черти Мятой луны знают, что ему видится в инфракрасном диапазоне: может там, за листвой, сплошная красная стена, а Браст лишь авангардом любуется.
А человек, или «псевдо-человек» – как там по точной классификации? – уже растворяется, исчезает, только молнии еще мечутся, то теряясь в мимикрии – зеленея, то вновь рождаясь на свет. Но вот и они…
Браст молча осматривает местность в бинокль: ничего, даже зеленых теней.
– Чего ты меня остановил? – спрашивает Сарго, еще шепотом – не отошел. –Мы бы их всех положили.
Кто тебя останавливал, змей ты эдакий? Разве кто ложился костьми перед твоим оружием, грудь свою ставил поперек стволов за пауков из любви к фауне? Никто не ставил, сам ты не стрелял, и правильно сделал.
– Ни черта бы мы их не положили, друган, – веско комментирует тенор-сержант Браст. – Да и зачем, объясни? Мы вроде с брашами воюем, а не с мерактропами. Да и не хотел бы я, чтобы явились сюда на разбирательство родители этого пастуха.
– А он что пастух? – спрашивает Сарго.
«А я по чем знаю», – хочет сказать Браст, но выкручивается по-другому со значением:
– Ты что не видел сам?
А что они собственно видели? Комментируй как душе угодно: колокольчиков на паучьем семействе вроде не висело, не коровы все-таки.
– Ладно, Браст, – в голосе Сарго первый раз уважение, а не превосходство. Он приподнимает свой чудо-шлем, дабы видеть напарника нормально, а не пятном переливающимся. – Только Буряку будем докладывать, скажем, что условия были для стрельбы неудачные, деревья большинство целей закрывали, ладно?
Буряком, с недавних пор, прозвали майора Холта, кличку выдумал покойный Логги и попал в точку.
Да, так, наверное, будет более героически, соглашается Браст. Странное существо человек, ему бы радоваться, что смерть прошла впритирку, даже кожу не ободрала, а он уже забыл, уже лавры на себя навешивает, ищет дополнительную выгоду при выпадении и без того уникального сочетания козырей.
И снова удача поворачивалась к нему лицом. Он нагнал Куклу у пересечения улицы имени Победы у Черных Скал с большой внутригородской трассой. Она просто сидела, сидела в тенечке, прямо на стекломильметоле заправляя свои длинные волосы под каску.
В эти сутки весь многомиллионный человеческий муравейник, носящий название Пепермида, стал сценой тысяч сюжетов геянских Илиад еще ожидающих своих геянских Гомеров, а для Лумиса это была одна из декораций, на фоне которой он творил свою маленькую историю. Какой-то далекий шум отвлекал внимание и это было на руку. Некие глобальные процессы маскировали, локальное проявление бытия – звуковые колебания порождаемые Лумисом. Он мог продолжать осуществлять свои мелкие дела. Дальность действия игломета еще не позволяла вести огонь, но пока Кукла была поглощена туалетом Лумис сократил дистанцию наполовину. Надо было попытаться взять ее живой, так как не исключалось, увидев ее мертвой, Жаба просто прикончит Бенса; за ней не заржавеет.
Преследователь находился в тридцати шагах, когда представительница «голубых драконов» резко обернулась, одновременно вскидывая оружие. Лумис пружиной отскочил в сторону, а там: в объеме пространства, который он только что занимал, прошелестели, словно осенние листья на ветру, невидимые отравленные иглы. Падая, он выстрелил в ее ноги. Кукла вскрикнула, переломилась пополам и выронила оружие. Лумис подскочил, прежде чем она, превозмогая боль, попыталась добраться до игломета. Ребром ладони он лишил ее сознания. Ее правое колено кровоточило в трех местах. Лумис использовал не отравленные иглы, редко применяемый, но всегда имеющийся в боекомплекте полицейского игломета, запас. В армейском оружии такие иглы не использовались вовсе, разве что спецподразделениями. Они считались малоэффективными, поскольку, вызывали значительный болевой шок, но не выводили противника из строя надолго.
Наскоро сделав перевязку, материалом из ее санитарного комплекта, он обыскал ее, отцепил от пояса гранаты со слезоточивым газом, взвалил пленную на плечи и помчался назад. Всю дорогу он внушал себе, что делает правильно, что, отдавая эту садистку в лапы другой, он спасает товарища. Он вдалбливал себе, что глупо жалеть «голубых драконов», пусть даже они женщины. Но, ощущая спиной ее легкость, он думал о том, что ей не более двенадцати циклов. Лишь почти добравшись до броневика, он стал непреклонен, вспомнив, как она орудовала иглой.