Впрочем, и остальные офицеры бурно не радовались, лишь смущенно улыбались. Да и в самом деле, чего радоваться-то? Ну, Германия. Ну, логово врага. Ну, страна Гёте и Гитлера. Вот когда Гитлера удушим в Берлине, тогда и Гёте читать будем. Эту, как ее… Лорелею. Или это Гейне? А вот не пофиг ли майору Крупенникову?
– Отметим вечером, когда фрицев отобьем. А пока занимать оборону. Легкораненых в тыл не оформляйте. Или как это у вас… у нас делается, я пока не в курсе? Завтра отправим, а то сами видите, какие тут, хм, исчезновения. Все свободны. Убываю на НП комдива.
– Комбат, – окликнул того Харченко, когда короткое совещание закончилось и офицеры вышли из блиндажа.
– Ну? – оглянулся Крупенников.
– Я с тобой.
– Комдив меня одного вызывал, – нахмурился Крупенников.
– Да не слежу я за тобой, своих дел хватает, майор, – отмахнулся особист. – Иванова еще с собой прихватим. Хочу кой-куда пройтись, поглядеть…
Видя, что с лица комбата не сходит угрюмое выражение, Харченко искренне рассмеялся:
– Это тебе, комбат, нужно в особом отделе работать, а не мне. Всех подозреваешь в грехах смертных. Идем, потом все объясню.
«Потом» оказалось метрах в ста от взятых траншей. Харченко вдруг остановился и внезапно встал на четвереньки, начав осматривать землю, чуть ли не обнюхивая ее наподобие поисковой овчарки:
– Иванов, помогай!
Штрафник немедленно упал рядом и тоже стал изучать землю.
– Майор, меня, между прочим, генерал вызывал, – заметил Крупенников.
– Подождет твой генерал. У нас тут поважнее дела есть. Комбат, ничего странного не замечаешь?
Виталий Крупенников пожал плечами. Что тут странного можно разглядеть? Обычная нейтральная полоса, ставшая нашей. Перепаханная снарядами, засеянная осколками, политая кровью. И что на такой земле может вырасти?
– Харченко, ты следователем до войны работал, что ли? – иронично спросил ползающего по земле особиста комбат.
– Я до войны, майор, вообще не работал. Не успел. А вот пограничником послужил. Знаешь, сколько лет-то мне, Крупенников?
– Ну?
– Да как и тебе, двадцать пять.
Виталий удивился. Майор Харченко выглядел лет на десять старше. Брюшко солидное, лицо «наетое», как бабушка говорила. И волосы седые на висках. Хотя, по нынешним-то временам, этим не удивишь.
– Непонятно, – с трудом поднимаясь, сказал особист. – Вообще ни хера непонятно!
– Ну, кое-что понять-то можно, – откликнулся Иванов. – Вот только что оно означает…
– Это уж точно, – фыркнул в ответ Харченко. – Эвон, какая хрень творится, науке неподвластная. Смотри, комбат, видишь?
Комбат честно признался, что ничего не видит.
– Да ты внимательнее смотри.
Но комбат все равно ничего не видел.
– Следы видишь? От наших сапог, советских?
– Ну, вижу, следы как следы, – отчего-то раздражаясь, ответил Крупенников. Не любил он детективы. Даже про Шерлока Холмса и Ната Пинкертона.
– Не совсем! Вот, смотри, тут солдат бежал, вот тут упал и в сторону пополз. А тут – перекатом в другую ушел. Вот вскочил и снова бросок сделал. А вот тут следы закончились.
Майор присмотрелся. Действительно, следы заканчивались, словно человек подпрыгнул и…
И исчез.
Метрах в двух от исчезнувших следов все еще курилась вонючим тротиловым дымом неглубокая минометная воронка, обрамленная комьями вывороченной земли и ошметками дерна.
– Иванов, ты видишь? – спросил переменника Харченко.
– Вижу. И не только у этого. С другой стороны воронки такая же херня.
– И еще один момент, комбат. Оружия нет. Одежды, сапог там тоже нет, но это понятно. Человек испарился прямо в одежде, это бывает, лично видел. Но оружие-то должно остаться, понимаешь? Исковерканное, изогнутое, разбитое в хлам, оплавленное – но должно. А его нет.
– Да, вот у нас случай был в полку, – неожиданно и не совсем в тему вставил бывший разведчик. – Пуля второму номеру ПТР прям в патронную сумку вошла. И насквозь гильзу пробила. И ничего…
– А следовательно что, комбат?
– Что? – не понял Крупенников.
– Есть списки у зампотыла о получении оружия. И номера там тоже имеются.
Виталий хмыкнул:
– Списки… А ты хоть списки личного состава видел?
– Видел. Но отработать надо любую версию. Я не думаю, что они там каждую такую мелочь учли. Необходимо во фронте поднять все документы по батальону за последние два месяца. Вплоть до получения продовольствия. В конце концов, должны сохраниться личные дела осужденных, попавших к нам в батальон незадолго до выступления. И сохраниться не у нас, а в трибуналах. Если все проверить, глядишь, чего и поймем… может быть.
– Граждане майоры, кони скачут, – встал, отряхивая колени, Иванов, так что спросить, где это «там» и кто это «они», Крупенников не успел.
По перепаханному взрывами полю, мимо двух майоров и одного бывшего старлея лошади тащили батарею семидесятишестимиллиметровых орудий.
– А ну, стой! Стой, кому говорят! – Харченко выпрямился во весь свой невысокий рост, несколькими быстрыми ударами отряхнул испачканные землей колени. Колонна остановилась.
– Майор Харченко, кто такие?
– Капитан Помогайло, – козырнул старший из артиллеристов. – К штрафникам направлен в помощь. Далеко до них?
– Считайте, что уже доехали, капитан, – ответил за особиста комбат. – Я командир отдельного штрафного батальона майор Крупенников.
– Во, бог войны пожаловал! – засмеялся Харченко. – Ну, фрицев-то мы вам оставили, не боись…
Крупенников поразился, настолько быстро и незаметно особист вдруг превратился из ищейки, старательно обнюхивавшей каждый сантиметр земли, в добродушного увальня-толстячка.
– Батальон метрах в ста пятидесяти отсюда, во-он там, – показал направление Виталий. – Начальник штаба, капитан Лаптев, вам все покажет. Устраивайтесь пока.
– Есть устраиваться! – лихо козырнул артиллерист.
– Только побыстрее, не ровен час, фрицы в атаку пойдут.
– Без нас не начнут, товарищ майор, не переживайте! – улыбнулся капитан. Но солдат своих подстегнул.
– Да и нам бы следует поторопиться, товарищ майор, – сказал комбат особисту, когда батарея снова затопала к позициям батальона.
– Следует, – согласился Харченко, однако же вновь припал к земле. Наконец поиски его увенчались успехом. – Ага, есть, – особист подобрал с земли горсть свежих гильз от ППШ. – Отдам ребятам на экспертизу.
Виталий лишь пожал плечами. В криминалистике он понимал чуть больше, чем ничего. Поэтому развернулся и зашагал на восток, оставляя за спиной батальон.