– А кто ему физиономию разрисовал? – хихикнул Вини. – Ты еще разик ему прикладом засвети – вообще на Геринга похож будет.
– Эй, ду ист фон Шальбург?
Датчанин помолчал, зло глядя в глаза Таругину, а потом опять кивнул.
– Отлично… – обрадовался, играя желваками Еж. – Юра хоть не зря погиб… Тварь немецкая.
Фон Шальбург внезапно вскинул голову:
– Я русский! И русским умру!
– Хы… Русский… Фон Шальбург… Хы… А я тогда папа римский! – немедленно ответил Ежина.
– Да, я русский! – Обернулся к нему штурмбанфюрер.
Дед Кирьян подошел к нему молча, взял за подбородок повернул к себе, посмотрел долгим прищуром…
И плюнул ему лицо. А потом сказал всем, не отводя взгляда:
– Пора! Стемнело уже.
Шальбург чуть побелел от волчьих глаз унтер-офицера, но в ответ лишь промолчал.
– На коленочках, задницу прижимаем к земельке и вперед! Фрица берегите! – сказал дед. И прибавил очень тихо, перекрестившись: – И себя…
И они поползли по изрытому воронками полю…
И мы припомним как бывало
В ночь шагали без привала
Рвали проволоку брали языка
Как ходили мы в атаку
Как делили с другом флягу
И последнюю щепотку табака
И. Морозов
– Петер!
– Чего?
– Смотри, кто-то ползет.
Второй часовой осторожно высунулся над избитым бруствером. Луна хотя и шла на убыль, но освещала нейтралку хорошо.
– Пейзаж как в аду. Ни одного ровного места. Где и кто ползет?
– Вон смотри! – первый показал куда-то вдаль.
Из воронки в воронку и впрямь перебегали несколько фигур.
– Раз, два, три… – стал считать второй. – …девять, десять… Словно блохи.
– Кого-то вроде тащат.
– Раненый? Или язык?
– Не поймешь на таком расстоянии.
– Слышишь, Йорген! Дай-ка по ним очередь. Русская разведка, наверное. В их сторону ползут.
– Не дам. У меня патронов мало. Две ленты всего. И стволов сменных пара. Если очень хочешь можешь из карабина пострелять.
– Ты короткую, ну, Йорген!
– Отстань, Петер! Звони лучше обершарфюреру. Может, дадут пару залпов минометами.
– Как скажешь…
– Петер, я вот тебя еще с Копенгагена помню, ты, как был идиотом, так им и остался…
– Да ладно тебе! Герр обершарфюрер? Западный пост. Тут, кажется русские ползут. Нет не сюда. Мимо. К своим позициям. Координаты…
…Больше всего деду хотелось пристрелить сначала упрямого эсэсовца, за то, что тот старательно падал на каждой выбоинке, а потом чертов месяц, который нагло улыбался в половину лунной хари. Однако пока обходилось. Пыхтели, но все-таки волокли оберштурмбанфюрера. По-армейски подполковник, между прочим. Жирная птичка.
Да и на высотке, несмотря на предательство безоблачного неба, немцы сидели тихо. Не замечали, видимо. Тьфу, тьфу! Никогда не бывший суеверным, но верующим, дед все-таки поплевал за левое плечо. Когда втроем – он, Рита и Марина – нырнули в очередную воронку поглубже.
– Что, девчат, запыхались?
– Есть немного, – тяжело дыша, сказала Маринка.
Ритка только размазала грязный пот по лицу.
За ними Леонидыч и танкист, мужики крепкие, волокли фон Шальбурга.
Замыкали группу Еж, Вини, политрук и хромающий доктор. Валера был, как никогда, сердит сам на себя – ломаная нога тормозила всех. Но нейтралка есть нейтралка – первые две группы ушли чуть дальше.
– Все, вперед, курить и спать у наших будем. Терпите, девоньки… – Они по очереди выползли наверх и двинулись дальше.
А Леонидыч и компания скатились как раз в эту.
Дед чуть-чуть подзадержался:
– Как вы? – шепнул он.
– Порядок в танковых частях! – ответил, и тоже шепотом, Таругин, уважавший эту поговорку и старавшийся жить по ней. – Скотина упирается, я уже всю ногу о его задницу отбил.
В этот момент в ночной тишине заматерился в полголоса Еж:
– Какая сволочь противотанковых мин накидала! Я палец сломал!
"Чтобы ты башку себе сломал, скотина колючая!" – Яростно подумал дед. И не только дед…
С высотки хлопнул залп минометов в ответ. Одновременно взлетела и ракета, полнеба залившая ярким светом. Совершенно не думая, инстинктом понимая, что в ближайшей воронке им будет опасно вшестером и, заметив, метрах в пяти воронку поглубже, огромными шагами он прыгнул туда. Вместе с девчонками, подхваченными за шиворот.
И тут же взметнулись фонтаны небольших разрывов.
– Гаубицы? – невпопад спросила Марина.
– Минометы. Маленькие. Будем сидеть тихо – не заденут.
– А я на чего-то мягкое упала… – сказала Ритка. А потом ойкнула…
Дед посмотрел под ноги.
На дне воронки лежали тела пяти убитых наших солдат. Безоружные, но остальная амуниция на месте. Маринка с Ритой попытались, было, подняться чуть повыше, чтобы не наступать на трупы. Но особо близкий разрыв – и они обе взвизгнули и снова свалились на дно.
Дед снял с убитых каски и протянул девочкам. Маринка замотала головой:
– Не, не, не… Я с убитого не возьму, нельзя! – в черных глазах ее плескался страх перед минами и ужас перед мертвыми.
Опять хлопнуло рядом и сверху полетели ошметки грязи. Рита поколебалась и каску одела, а вслед за ней и Марина. Дед тоже взял себе стальной шлем, валявшийся у ноги в глине, и нахлобучил на голову. Что-то там мешалось. Он шлепнул по каске. По лицу и по шее потекли какие-то струйки. Кирьян Василич снял ее, посмотрел внутрь. А внутри, словно в котелке, перемолотой кашей плюхалась грязь с осколками костей, волос и мозга. Он утер лицо и в свете гаснущей уже ракеты увидел на ладони чужую кровь. Хорошо, девоньки не видят. Те сидели, спасая друг друга древним женским способом – обнявшись и уткнувшись друг другу в плечи.
Унтер взял другую каску, положив эту аккуратно на место.
– Петер!
– Чего?
– Ну шо там?
– Ничего.
– Як цэ ничого?
– Значит ничего. Сам посмотри.
Второй часовой высунулся из окопа:
– Якось дывно цэ…
– Чего?
– Чого, чого… Ни чого! Чого воны по одному мисцю бьють и бьють?
– Не знаю, я, Петер…