– Итак, давайте, герр Тарасов перейдем к действиям вашей бригады…
– Не моей…
– А чьей же? – удивился обер-лейтенант.
Тарасов глубоко вздохнул:
– Цель бригаде была поставлена простая. Взять Демянск. По расчетам командования Северо-Западным фронтом, в котле должно находиться пятьдесят тысяч солдат и офицеров второго армейского корпуса. Из них сорок пять тысяч на передовой, пять тысяч в тылу.
Фон Вальдерзее так удивился, что перестал писать:
– Сколько, сколько?
– Пятьдесят тысяч.
Обер-лейтенант покачал головой:
– Военную тайну я не раскрою, если скажу, что ваше командование ошиблось почти в два раза…
Тарасов криво улыбнулся:
– Я уже понял. Примерно девяносто тысяч. Так?
– Вы хороший офицер, господин подполковник… – удивленно покачал головой фон Вальдерзее.
– Наша бригада, а также двести первая должны были рассечь котел на четыре части, взять Демянск и парализовать второй армейский корпус путем уничтожения штаба группировки.
Обер-лейтенант еще больше удивился:
– Ваше командование…
– Генерал-лейтенант Курочкин…
– Он… Представлял себе трудность подобной задачи?
Тарасов засмеялся…
* * *
Февральское небо било гроздьями звезд по земле.
Тарасов стоял на крыльце избы, где располагался штаб фронта, и смотрел в эти звезды. Медведица, Кассиопея, Орион… Он не был романтиком. Он был военным. Надя всегда ворчала на него, что он не видит красоты, а только воображает позиции предполагаемого противника…
– …Коль, смотри, как красиво! Какая излучина…
– Вижу… Вот там и там поставить два пулемета и под фланкирующий огонь…
– Коля! Ну так же нельзя…
– Подполковник! Тарасов! Зайдите ко мне…
Круглолицый и вечно улыбчивый Ватутин махнул Тарасову рукой, приглашая его обратно в дом.
– Николай Ефимович! – начал начштаба фронта, когда они зашли в маленькую спальню. Видимо, здесь обычно и квартировал генерал-майор. Над узкой кроватью висела огромная, исчерканная разноцветными карандашами карта. На маленькой тумбочке и на полу валялись книги.
– Итак, Николай Ефимович, чаю?
Тарасов кивнул.
Ватутин приоткрыл дверь и крикнул:
– Два чая мне. С лимоном. И это… Печенья овсяного!
– Николай Ефимович, задача перед вами стоит архисложная. Вы сами это прекрасно понимаете, – осторожно начал Ватутин.
– Товарищ генерал-майор, я понимаю, – Тарасов никогда не был деликатным. – Вы что-то хотели от меня?
Ватутин почесал нос:
– Тезка, а давайте без иконопочитания? Вы комбриг, а я начштабфронта. Если бы не известные нам обстоятельства, то мы могли бы поменяться местами. Так?
– Вы про колчаковский фронт? Или про арест? Так я был, между прочим, реабилитирован товарищем Берией и войной! – оскалился Тарасов. Не в его характере было играть в игры… – Если не доверяете мне, тогда меняйте на любого другого, но…
Ватутин зло сплюнул на пол:
– Тьфу! Да я совершенно не об этом хотел поговорить!
– А о чем, Николай Федорович? – Тарасов держался ровно и отстраненно, хотя при его взрывном характере это было неимоверно сложно.
– О бригаде! Спасибо! – Дверь приоткрылась, и адъютант, в звании старлея, протянул поднос с двумя стаканами чая и двумя блюдцами. На одном желтел посахаренный лимон, на другом лежало овсяное печенье.
Тарасов взял за ручку подстаканника свой чай и осторожно подул на кипяток. Потом взял печеньку с блюдца. Надя такие любила, да…
– Николай Ефимович! – Ватутин бросил дольку лимона в стакан и зазвенел ложкой. – Ваша бригада идет первой. Идет тихо, осторожно, обеспечивает лагерь в котле у немцев. За вами идет гринёвская – двести четвертая. Параллельно вторая маневренная под Лычково свою задачу выполняет…
– Я уже знаю, Николай Федорович, – отхлебнул Тарасов чай. Крепкий, кстати. И тоже положил в стакан лимон.
– Я волнуюсь за связь, товарищ подполковник. Не будет связи, не будет операции. Сумеете обеспечить?
– А что мне остается делать, товарищ генерал-майор? Конечно, обеспечу!
Ватутин потер красные глаза:
– Ошибка в одну цифру и продукты с боеприпасами будут сброшены немцам. Понимаете?
– За кого вы меня держите-то? – начал вскипать Тарасов.
– За командира бригады, которая может решить исход всей зимней кампании. А значит, всей войны. Это наш первый – слышите? ПЕРВЫЙ! котел! Пятьдесят тысяч немцев там. Пятьдесят! Строем этих сволочей проведем по Москве. А самое главное – дыра тут будет. Смотри! – Ватутин вскочил и рубанул рукой по карте, отсекая весь левый фланг фрицев. – И из этой дыры мы ударим до Прибалтики. До Балтики! И вся группа армий «Север» в Сибирь поедет! Куда они так стремились! Сссуки! Ленинград освободим!
Глаза Ватутина горели яростным огнем.
– Ты, Ефимыч, только свое дело сделай! А мы уж тебя поддержим. Мы сдюжим. А ты сделаешь?
Тарасов дохлебнул чай:
– Сможем, товарищ генерал-майор!
– Коньячку?
– Нет. Спасибо. Я не пью…
– Правильно! Не пей! Связь, главное связь!
Подполковник Тарасов вышел на крыльцо и снова посмотрел в морозное небо. Звезды, звезды… Кому вы светите сегодня, звезды? Кому на погоны упадете завтра? Кому на могилы?
Тарасов открутил крышку фляги. Понюхал. Поморщился. Хлебнул водки. Опять поморщился.
– В бригаду!
– Есть, товарищ подполковник!
Старший сержант Сенников – комвзвода ездовых – нещадно стегнул лошадку по спине. Лошадка мотнула мохнатой головой и потрюхала санями в расположение первой маневренной воздушно…
Лошадка знала, что ее там покормят…
* * *
– Как жрать-то охота… – грустно сказал рядовой Ефимов, безуспешно обыскав в очередной раз свой рюкзак.
– Заткнись, а? – Старшина Шамриков плюнул в снег. – Без тебя тошно.
Странно, но вот такое бывает на фронте.
Старшине было сорок два года. На фоне восемнадцатилетних мальчишек он казался стариком. А вот добился же, чтобы его зачислили в десантную бригаду. Он пришел в Монино, где проходили десантники последние свои обучения, своим ходом, прямо из госпиталя. Наплевав на патрули, на предписание, на все на свете – грея на груди письмо, переданное ему в госпиталь из рук в руки, а потому безцензурное: