Артем не заметил, как начал дремать.
В снегу засыпается хорошо… Хоть и холодно… Да уже и не холодно… Тепло… Странное такое тепло… Нежно… Людка так же обнимала…
Внезапный шорох, сбивший снег с еловых лап, сбил сон. Шамриков еще не успел проснуться, как уже вскочил на колени и выстрелил несколько раз на звук. И лишь потом протер глаза.
За густыми зарослями ельника кто-то грузно шевелился, издавая утробные звуки.
«Вот пожрем! Вот пожрем-то!» – мелькнула радостная мысль. Он, торопясь, натянул лыжи, щелкнув по обледенелым валенкам пружиной, и поморщился – железяка опять ударила по самому протертому месту изъерзанной обувки. А потом скорым шагом побежал к месту, где упал лось.
Шамриков раздвинул ветки и…
Густо обрызгав кровью снег, под ногами Артема лежал отец.
– Батя, батя, батя!! – закричал сержант и упал на колени. Он обхватил руками лицо отца, приподнял голову, заглянул в глаза, почему-то ставшие голубыми. Ровно весеннее небо над ними…
Артем тряс отца, не замечая струйки крови, стекавшей из уголка рта.
Он не заметил и того, как на выстрел сбежались бойцы, как кто-то бил его по мокрым щекам, как санинструктор сноровисто снимал полушубок со старшины…
Он пытался схватиться за винтовку, чтобы убить в себе удушливое чувство вины. Удушливое и колющее прямо в сердце.
Кто-то отопнул винтарь в сторону. Артем привстал на четвереньки и пополз к оружию. Но сильный удар уронил его, потом кто-то навалился на спину, заломив руки и больно замотав их чем-то за спиной.
А потом его волокли по снегу. Жесткий наст обдирал лицо, но он этого не чувствовал.
Он видел поголубевшие, слепые глаза убитого им отца.
Потом кто-то кричал в ухо. Но он этого тоже не слышал. Он слышал только хрипы убитого им отца.
Потом что-то вскипело внутри, злое, яростное, красное. Он попытался встать, но не смог, потому что все вокруг почернело от удара по голове. Его перевернули и начали связывать.
Но он не потерял сознание, нет. Просто все стало черным, мутным, крикливым, громким, стреляющим.
Потом он куда-то поплыл. Медленно так. Слегка раскачиваясь. Это его убаюкивало. Потом кто-то долго – совсем рядом – ругался на два голоса. Это когда земля перестала качаться. А перед глазами снова и снова всплывал отец.
А потом вдруг его приподняло снова. Затрясло, захолодело, заморозело – так что связанные руки и ноги окончательно онемели и перестали чувствовать.
Когда сержант Шамриков открыл глаза, над ним повисло деревянное небо.
Он повернул голову набок. Деревянный горизонт ткнулся трещинками. Артем повернулся в другую сторону…
И увидел храпящего на соседней кровати отца. Тонкая нитка слюны стекала с густой его бороды.
«Приснилось!» – жадно выдохнул сержант. Потом с силой закрыл глаза и снова открыл. А потом сел на своей кровати. В белом исподнем. Чистом… Чистом?
Голова болела и слегка мутилась. «Жарко как натоплено», – подумал он и спустил ноги на пол. И тут же закричал от резкой, сильной боли в ногах, упав на пол.
Отец только вздрогнул и дернул головой, так и не проснувшись. А дверь распахнулась, и к Артему, валявшемуся на полу, подбежала женщина в белом халате.
– Что ты, милый, что ты! – подхватила она его под руки и потащила обратно на кровать.
Артем попытался схватить ее за плечо, но не смог. Вместо пальцев левой руки он увидел культю, замотанную свежим бинтом.
Он онемел. А потом, не обращая внимания на кряхтящую, закидывающую его на кровать санитарку, испуганно посмотрел на правую.
Из-под бинта торчали два черно-синих, обмазанных чем-то желтым, пальца. Указательный, кажется. И средний…
Санитарка закинула на матрас ноги, резко стреляющие где-то в районе голеней.
– Где я? – хрипнул ей сержант.
– В Выползово, солдатик, в тылу. В госпитале. Привезли тебя вчера. В госпитале ты, милый.
Сержант уставился в некрасивое, рябоватое – как у Сталина! – мелькнула дурацкая мысль – лицо санитарки.
– Как в тылу? А батя? Что с ним?
– Живой твой батя, вчера сразу ему операцию сделали, – зачастила санитарка. – Селезенку удалили и из печени пулю достали. Хорошо все у него… Еще спляшет у тебя на свадьбе, заместо… – осеклась вдруг санитарка. Потом неуклюже погладила Артема по щеке: – Вот вас вместе в палате положили, чтоб ты не волновался.
От сердца отлегло. Сержант Шамриков снова посмотрел на отца.
Тот продолжал храпеть, приоткрыв рот.
– Ты тоже поспи, солдатик! – поправила она серое одеяло. А потом встала и пошла к двери. Приоткрыв ее, оглянулась и шепнула: – Завтра к тебе следователь придет. Из особого отдела. Ты поспи, не волнуйся, ничего тебе уже не будет…
Сержант ничего не успел ответить, как женщина закрыла дверь.
Он откинулся на подушку, пропахшую чем-то острым, больничным. И снова по рукам и ногам выстрелила жуткая боль.
Он заплакал. Но больше не от боли. От облегчения, что все хорошо. От памяти, что все плохо.
И лишь после этого вытащил руки из-под одеяла.
А потом стащил локтями одеяло с ног.
Почему-то ноги заканчивались чуть ниже колен.
Он с силой зажмурил глаза. Открыл. Снова зажмурил. Потом прикусил язык, чтобы не закричать.
А потом зубами стал развязывать бинты на кистях.
Долго развязывал. Санитарки бинтовали на совесть. Рычал, сплевывая нитки, но развязывал.
А когда снял бинт – увидел, что кистей нет, а там, где они должны были начинаться – неровные красные, сочащиеся сукровицей свежие, пульсирующие болью швы, стянувшие края обожженной йодом кожи. Кожи, скрывающей под собой неровно опиленные кости ампутированных рук.
Артем замычал от отчаяния и с силой ударил страшными культями по краю кровати. И от боли потерял сознание.
Когда он пришел в себя, то первым делом увидел сидящего рядом сержанта НКВД, внимательного разглядывающего лицо Артема…
– Да запил я. Достал НЗ и запил. А что мне делать оставалось? Командование бригадами перешло Гринёву, а затем еще и Латыпов появился. Да еще не забывайте про комиссаров.
– В каком смысле «не забывайте», Николай Ефимович? – Как все немцы, фон Вальдерзее очень четко выделял звук «ч», произнося его как «тч».
– А вот, в прямом, – усмехнулся Тарасов. – Чтобы принять решение по бригаде, необходимо согласовать его с комиссаром. У меня подпись – у него печать. Это еще не все. Бригадой вроде бы командую я. Так?
– А как же!
– А когда вышел на нас батальон из двести четвертой, то уже и не бригада. Уже оперативное соединение. А потом еще Латыпов – как координатор. И получается, что соединением командует майор Гринёв. Приказы по бригаде отдаю я. И все это захерить может комиссар Мачихин.