За время своих экскурсий по подземному королевству Хадас не переставал дивиться технической сметке местных инженеров, поражала способность сочетать крайний примитивизм с прорывами техноэволюции. Но здесь, в этой выкопанной из глубины пусковой установке, он мог вообще не прикрывать рот от удивления. Однако когда ему показали начальный этап перезарядки, и громада стального стакана стены принялась возноситься вверх, толкаемая системой сверхмощных паровых домкратов, Хадас едва не лишился речи: там, за исчезнувшей железной преградой, громоздились разобранные на отдельные ступени сестры-близняшки исполина. Он словно попал во внутренности огромного, великанского пистолета, в его обойму — перед ним и вокруг него громоздилась роботизированная система автоматической перезарядки баллистических ракет. Потерянно, подобно муравью, он шел за Хайком, пялясь на обтекаемые обводы, — он насчитал четыре повторяющихся сегмента каждого вида. Если бы первую снаряженную ракету запустили, предварительно распылив запирающий ее сверху многометровый слой нетронутой породы, то следом бы началось снаряжение аналогичной посланницы: умные железные руки стали бы быстротечно скреплять последовательно подаваемые ступени, начиная с самой маленькой верхней, вознося ее постепенно выше и выше. Сколько бы на это понадобилось времени? Он спросил об этом, но ответом стало молчание. Ему показывали, чем располагают, не балуя пояснениями, но и за это можно было сказать спасибо, что он и сделал.
А по ночам ему снились кошмары и даже среди бела дня возникали видения, как тогда, возле мертвого древнего атомного убежища. Может, в пище присутствовали специальные галлюциногенные добавки — он не мог этого проверить. Сегодня ему снилось…
«… Их было восемь человек и они управляли чудищем. Не все из них были на первых ролях, но все они ощущали себя сплоченной командой. И волновались они по-разному: в основном это определялось непосредственной занятостью в текущей работе. Например, у стрелка, сидящего в задней части гиганта и соединенного со всеми остальными только телефонным шнуром, была работа — осматривать небо. Сей труд невозможно не сочетать с отвлеченными мыслями, чем стрелок и занимался, покуда никто не мешал. Ему было так же скучно, как какому-нибудь часовому, выставленному на пост вблизи запечатанного склада войскового имущества, даже несмотря на постоянно сменяющийся облачный ландшафт и периодически мелькающие в зоне видимости самолеты прикрытия — красавчики „Суперсейбры“. Иногда они выныривали из облаков снизу, порой валились откуда-то с немыслимой высоты: их реактивный движок давал тягу более шести тысяч килограммов, потому их скорость более чем в полтора раза превосходила крейсерский ход охраняемого объекта. Они шли за ними давно, иногда они менялись, поскольку у очередной группы приканчивался ресурс топлива. Зато их гигант двигался без отдыха. Шесть громадных толкающих винтов мерно ревели у задней кромки большущих крыльев. Слабый в маневре, он тем не менее превосходил в одном из боевых параметров любые самолеты своего времени, а поскольку его массовое применение в реальном деле влекло за собой прекращение истории, то, следуя логике, он должен был остаться непревзойденным шедевром атомной истерии. Назывался он „Конвоир“ и главными его достоинствами считались дальность полета в сочетании с гигантской грузоподъемностью. Сейчас он тащил в своих внутренностях то, ради чего создался, — Мод-17, всего одну штуку, но больше не поднял бы никто: ее вес превосходил двадцать тонн, но был мизерным в сравнении с мощью, спрятанной в ее нутре. Весь экипаж был уверен, хотя знания его базировались на ограниченной информированности, что Мод-17 является самой могучей штуковиной из способных встряхнуть мир. Если бы обычная химическая взрывчатка попыталась сравняться с Мод-17, ее устали бы возить — потребовалось бы четыреста тысяч больших железнодорожных вагонов, а может быть, и больше. Вот какую „колотушку“ тащили они с собой, и сегодня кто-то должен был испытать ее силу на себе. Самыми прелестными целями для таких утрамбованных вагонов тротила являлись города — только их раскинутые вширь постройки и близкие пригороды давали самый большой коэффициент полезного действия для этой вместительной авиабомбы, только здесь ее силища не тратилась впустую на удивление мертвой, несознательной материи. Вот к такому большому городу они и должны были вскоре подлететь.
Но враг не дремал, и вскоре вокруг «Конвоира» завязались воздушные дуэли. Местность предварительно хорошо подчистила тактическая авиация: она сумела почти задавить зенитные батареи, способные забросить снаряд на полтора десятка километров. Неплохо поработали и истребители: у города осталось мало летающих защитников, а один аэродром пришел в полную негодность, дым и копоть с его складов горючего застилали нижние ярусы неба.
«Суперсейбры» умчались вперед, не подпуская юркие перехватчики русского производства — и возможно, с русскими же пилотами-добровольцами внутри на опасную дистанцию. Теперь пулеметчикам «Конвоира» стало не до грез о будущих медалях и девушках: они пялились в прицелы и последний раз подглядывали в вызубренную баллистическую таблицу, однако пока целей на дистанциях их орудий не было — Ф-100 прекрасно справлялись с порученной работой.
Все в бомбардировщике стали заняты по уши. Пилоты выжимали из пропеллеров максимум возможного, штурманы наводили последние штрихи на карту, оружейники проверяли свою драгоценную ношу, а еще штурманы считали сбитые самолеты: это происходило так далеко, что трудно было не ошибиться, определяя государственную принадлежность, но при любом допущении там должны были попадаться и свои. Это пугало, сейчас не время было думать об обратном путешествии, но все-таки без сопровождения оно становилось очень проблематичным. Была надежда на Мод-17; кто знает, что последует за ее взрывом, вполне допустимо, что после вознесения пыли на восемьдесят километров всем станет не до их медлительного бомбовоза.
Миг-19 вывалился сверху, он, видимо, прошел над зоной контролируемой «Сейбрами», имея большую высоту подъема. На «Конвоире» никто не дремал, и в его сторону сразу потянулись трассирующие линии, рожденные застоявшимися многоствольными пулеметами. Истребитель имел два мощнейших турбореактивных мотора, работающих на форсаже, — он уже не выглядел точкой-комариком в обращенном к небу стекле кабины: проскочив размеры мухи, обогнув смертельные пулевые потоки, он выплыл перед экипажем в натуральную величину и тут же провалился ниже, заставляя умолкнуть потерявшие его из виду верхние пулеметы. У тех, кто видел маневр, похолодело внутри: перед ними был ас, не оставалось сомнений, какой он национальности. И еще все знали о подвесных ракетах и о трех тридцатисемимиллиметровых артиллерийских пушках.
Командир летающего корабля нарушил режим радиомолчания и вызвал прикрытия: им стоило прекратить начатые на окраинах бои и спешно подтянуться к левиафану Б-36. Если бы они успели…
А стремительный славянский ястреб уже заново наводил ужас, пикируя сверху. И снова он вырос, перемещаясь со скоростью пули, огибая смертельные лучи. Штурман был в некотором недоумении: на то, чтобы их обстрелять или выпустить противосамолетные ракеты, у противника вполне хватало времени — нужны были секунды, а он кружил возле них, казалось, вечность. «Конвоир» даже не пытался уклоняться, он был слишком неповоротлив в сравнении со стремительным вражеским малюткой, он продолжал запланированное дозвуковое движение и у пилотов потели ладони.