– Откуда ты взялся на мою голову? – произнесла Аврора. – Откуда ты свалился?
„Господи, девочка, – с тоской подумал Панин, – если я сейчас отвечу тебе правду, дорога мне одна – в сумасшедший дом. Если бы мне сказал кто-нибудь такое раньше, я бы, понимая, что чужая душа потемки, не вызвал бы "Скорую“, но отнесся бы к такому человеку с опаской“.
– Я же тебе рассказывал, Аврора.
– Странный ты какой-то. Честно, что-то в тебе не так.
– Да это же после военных действий. Знаешь, такого там насмотрелся. Но об этом нельзя – подписка, понимаешь?
– Конечно, понимаю.
«Вот и слава богу», – подытожил Панин.
Все на борту настороже, все на боевых постах, а после того как в запланированном месте действительно замечены мигающие сигнальные огни, бдительности вообще хоть отбавляй. Может, и не зря, на враждебной территории всего можно ждать, даже авианалета. Кстати, странно, что до сих пор не было ни одного. Видимо, «Флягину» действительно везет. Его близнец и родоначальник серии – монитор «Железняков» еще в октябре месяце получил двенадцать фашистских бомб в корпус и затонул во второй по мощности реке Европы – Дунае, канул в вечное геройство почти со всем экипажем, поблизости от Белграда. А потому орудия «Флягина» смотрят не только на темные ночные берега, но и в хмурое беззвездное небо, задираясь на шестьдесят градусов кверху. Будет ли в них толк, если начнется? «Юнкерсы» – это не трофейные танки. Хорошо все-таки, что почти всю авиацию Гитлера пожгли на аэродромах в середине июля, а то бы… Впрочем, не имей СССР превосходства в воздухе, не послало бы командование боевой корабль бесславно, зазря умирать. А может, и послало бы, почем артиллеристу Буратову знать. Может, вот сейчас эти самые огни, зажженные по договоренности, и служат приманкой, которую бесстрашный «Флягин» заглотнет вместе с крючком. Не выстоять монитору против хорошей батареи полевых пушек.
Но «Флягин» смело стопорит машины и безрассудно выпускает на воду шлюпку с пехотой. А с борта подают на берег условные сигналы. Жалко, там на берегу нет морского сигнальщика, вдруг можно было бы так, не сходя, разрешить все вопросы? Но те, кто хочет встретиться, настаивали просто очень. И не с «Флягиным» они, конечно, поначалу связались, может, не знали о нем вовсе, а связались они с вышестоящими инстанциями. А уж капитану судна Кожемякину велели выяснить «что почем» на месте. Он и выясняет. Правда, сам он сидит в бронированной рубке, на берег послан старший лейтенант Абрамов, но такова доля командиров всюду – держать руку на пульсе, но самому не высовываться. Да и артиллерийскому офицеру Буратову тоже неплохо. Физически их с Кожемякиным разделяет только железный потолок, потому как боевая рубка помещена прямиком над вращающейся башней-казематом. Буратов даже в более безопасном положении, если разобраться, по крайней мере со стороны бомб. Если таковая свалится из беззвездного неба, так, для начала, ей будет необходимо проломить капитанский мостик. Словом, за себя волноваться совсем нечего, как ни верти, а первым голову в петлю сует все-таки пехота. Недаром мама говорила: учись сынок – человеком будешь. Вот Буратов и выучился – начальник боевого расчета, что еще надо?
Конечно, в телескопический прицел среди ночи ничего не видать, так что, в смысле вовне происходящих явлений, Буратов рассчитывает только на милосердие вышестоящего начальства. Оно покуда молчит. А где-то там, у близкого, запаянного в бетон бережка лодка уже причалила, и те, кто на борту, смело лезут на наклонную плиту выяснять отношения с неизвестностью. И, наверное, темнота встречает их не очень плохо, потому как через холодный воздух не долетают до «Флягина» ни автоматные пуканья, ни задушенные крики. И только неизвестность наваливается всей массой и давит. И сознание, нелокализованная конкретно субстанция, мечется внутри мозга, выхватывая из распахнутой памяти всякую ненужную дребедень. Многие, очень многие в такие минуты рады бы выключить свои противные и неугомонные мозги начисто, вставить в них эдакий будильник, который дернет, когда хоть что-нибудь случится во внешней неясности. Но куда деваться, если мы сами себе будильники?
Потом оттуда морзируют, в том смысле, что мельтешат фонарями, – наверное, все нормально. Как проверить, у тех, заброшенных на берег в пасть обстоятельств, рации нет, а орать в чужой стране тоже не стоит. Идет налаживание контакта с подпольем. А вообще зря, по-видимому, экипаж волнуется – зачем фрицам такие сложности? Монитор, как бронепоезд, никуда со своей колеи не сойдет и развернуться в узости канала неспособен. То, что не удалась одна засада, ни о чем не говорит – кто мешает сделать следующую и потопить, наконец, эту русскую посудину. А раз сложности врагу не требуются, то сейчас на берегу будущие союзники, по крайней мере – нейтралы. И нечего наращивать внутреннюю панику. Но сердце все равно колотится в висках, живет своей жизнью, ему на эти логические успокоения плевать с высокой колокольни. Так что сидим и ждем. Хорошо что сидим, некоторые вообще стоят, у них такое рабочее место. Покой нам только снится.
Буратов оторвался от бесполезного окуляра и глянул вокруг. Некоторые из расчета действительно прикрыли глаза от безделья, но вряд ли они дрыхнут, просто убивают подлую черепаху – время. Медленно так убивают, с оттяжкой. Будьте уверены – она в долгу не останется.
"Пельменная" полностью соответствовала своему названию – здесь были только пельмени. Правда, в нескольких видах: в качестве «первого» или «второго». «Второе», в свою очередь, делилось по классу на пельмени со сметаной или пельмени с уксусом. Правда, еще существовало дополнение – компот и чай. Последний спросом не пользовался. Поскольку сегодня по пролетарскому календарю был выходной, то рабочий народ использовал «Пельменную» в качестве «закусочной». Почти все прихватывали вместе с компотом по паре пустых стаканчиков и теперь с радушными лицами подливали под столиками водочку. Контингент вокруг был самый разношерстый – нищий народ привлекала дешевизна и питательность здешних продуктов. Однако Панин давно приглядел это заведение совсем не по экономическому отборочному критерию, а из-за разнообразия публики. Очень часто сюда забредали даже офицеры пониже рангом. Обычно это происходило ближе к концу месяца, когда жалованье подходило к критическому минимуму. А военные, уровня рядовых и старшин, обитали здесь всегда. Так что прозрачная стеклянная тара наполнялась здесь прозрачным напитком в едином дружном порыве и народом, и армией. А когда после второй порции пельмешков развязывались языки, здесь было во что вникнуть имеющему уши. Панин их имел. Он был благодарным слушателем и, кроме того, любил скромно, ненавязчиво угощать. Хотя он всегда был одет в гражданское пальтишко, от его даров никогда не отказывались. С собой, в просторных внутренностях пальто, он всегда проносил парочку бутылок «Столичной», а по его уверенным действиям новые знакомые сразу чувствовали в нем своего – офицера запаса, контуженного где-нибудь на краю света и тоскующего об армии либо просто спившегося в тайге, в тех местах, где Макар овец не пас, и выгнанного из вооруженных сил подчистую. Кое-кто полагал его морским пехотинцем, летчиком либо военным строителем, а некоторые считали его бывшим старшиной-десантником. В общем, он был многолик. Единственный облик, который он никогда не напускал на себя, – это оперативного работника или контрразведчика. Понятное дело, почему.