Луис тяжело вздохнул.
— И что же теперь?
Нельсун пожал плечами.
— Тебе все равно надо лететь в Лондон. Хоть какая-то отсрочка.
— Тоже верно.
Уже на пороге, перед выходом, Луис вдруг остановился и поочередно заглянув каждому из нас в глаза, попросил:
— Ищите. И найдите ее, ради Бога, найдите.
Пролетел вторник, не принеся ничего нового. Корделия и Нельсун приехали на квартиру Луиса, где я остановился, в среду утром. На этот день была назначена встреча с Кертоном. Луис позвонил, как только освободился.
— Мы в игре, но пока ничего нельзя сказать наверняка. Я предложил двадцать миллионов фунтов с условием контрольной финансовой проверки. Его это заинтересовало. Но он сказал, что хочет дать Шталю еще один шанс. В общем, будет аукцион. Конверт от нас и конверт от Bloomfield Weiss.
— Сколько времени нам это дает?
— Неделю. Аукцион состоится в следующую среду.
— Только неделю?! — задохнулся я.
Не знаю почему, но я надеялся, что мы можем получить и месяц. С другой стороны, учитывая, что мы нисколько не продвинулись в своих поисках, неделя или месяц — разницы никакой.
Луис вздохнул.
— Сделку нужно завершить до конца месяца. Тридцатое июня — это срок подачи отчетов контролерам. А уж тогда никаким чудом убытки не спрячешь.
— А ты сможешь через неделю предложить больший бид?
— Думаю, да. Рынок, похоже, начинает стабилизироваться, поэтому в KBN почувствовали себя более уверенно. Мы проработали структуру взаимного контракта, которая позволит им получить солидную прибыль, если дела в Dekker, после того как мы его купим, пойдут как надо. И еще я предложил лорду место в директорате.
— Ну уж это ему наверняка пришлось по душе.
— Похоже на то. Вообще, мы нашли общий язык. А что у вас?
— Пока ничего.
— Ничего? Совсем ничего?
— Прости, Луис. Мы пытаемся. Но создается впечатление, что никто ничего не знает.
— Merda! — пробормотал он.
— Что-нибудь все равно прояснится.
— Надеюсь, Ник. Очень надеюсь.
И кое-что действительно вдруг прояснилось. Наутро в четверг одному из подопечных Корделии удалось что-то выяснить. Он согласился поговорить с нами, но только в стенах приюта.
Нельсун повез меня в фавелу. День был пасмурным, моросило. Движение напоминало одну большую пробку. Самые безнадежные заторы возникали в горных тоннелях. Но в конце концов мы добрались.
Мы шли по той же тропе, по которой поднимались два месяца назад с Изабель. Тогда день был жарким, сегодня — влажным и дождливым. В воздухе витали миазмы прокисшего под дождем мусора. Стайки подростков внимательно наблюдали, как мы с Нельсуном, пыхтя, взбирались на вершину холма. Я чувствовал себя мишенью. Лопатки невольно сводило в ожидании выстрела.
Окутанные грязной дымкой лачуги густо облепили склон. Нас уже ждали.
— Пойдемте.
Корделия привела нас в маленькое складское помещение, до потолка набитое коробками со школьными принадлежностями и консервами. На одной из коробок сидел худенький мальчишка лет двенадцати. Я сразу же узнал его. Эуклидис.
— Привет, ми-и-истер, — он криво улыбнулся.
— Привет.
Корделия и Нельсун заняли два стула, больше здесь не было, я устроился на корточках возле стенки. Корделия представила Нельсуна пареньку, который смотрел на него с выражением крайней подозрительности. Он безошибочно узнал в моем спутнике бывшего полицейского.
Нельсун терпеливо задавал вопросы. Мальчишка отвечал резкими односложными словами, лишь единожды дав чуть более обстоятельный ответ, когда Корделия попросила его об этом. И, хотя я не понимал ни единого слова, я видел, как складываются отношения между этой троицей. Эуклидис не доверял Нельсуну, но Корделию боготворил, хотя и пытался это скрывать. Взгляды, которые он время от времени бросал на нее в поисках одобрения, и то, как он реагировал на ее просьбы, выдавали его детскую привязанность. Но глаза оставались жесткими и настороженными. Что такое насилие, паренек знал не понаслышке.
— Что он говорит? — спросил я Нельсуна во время одной из пауз.
— Говорит, что знает одного из тех, кто напал на тебя. Все было спланировано заранее. Организовал это некий тип, которого здесь называют Борболета. Он главарь банды в одной из соседних фавел.
— Ты когда-нибудь слышал о нем?
— Нет. Борболета не имя. Это по-португальски просто бабочка.
— А почему его так зовут?
Нельсун перевел мой вопрос, на который паренек ответил довольно охотно.
— Раньше он был футболистом. И, кажется, хорошим. Никто не мог догнать его с мячом.
— Это может быть Зико.
Нельсун на секунду задумался.
— Может. Но у настоящего Зико миллионы поклонников. Любой болельщик мог бы взять такой псевдоним. А уж болельщиков в этой стране хватает.
— Так он знает, кто похитил Изабель или нет?
Нельсун вздохнул.
— Говорит, что вообще ничего не знает об Изабель.
— Так попроси его узнать.
Нельсун пожал плечами и что-то сказал по-португальски. Ответ последовал сразу. Nao.
— Почему «нет»? Спроси, почему он не хочет этого сделать.
— Он говорит, что его друг мог бы что-то выяснить. Но Эуклидис не хочет задавать слишком много вопросов. Это опасно.
— Скажи, что речь идет о сестре Корделии. Ее единственной сестре. Он должен помочь нам найти ее.
Отчаяние в моем голосе заставило Эуклидиса наконец-то обратить на меня внимание. Он впервые посмотрел в мою сторону, потом бросил виноватый взгляд в сторону Корделии и неопределенно пожал плечами.
— У него есть сестра?
— Да, — сказала Корделия. — Она тоже живет здесь.
— Не рассказывай мне. Спроси его самого об этом.
Паренек кивнул.
Я начал задавать вопрос за вопросом, попросив Нельсуна переводить их сразу же.
— Как ее зовут?
— Марта.
— Сколько ей лет?
— Восемь.
— Ты ее любишь?
Пауза.
— Да.
— Ты любишь Корделию?
Снова пауза.
— Да.
— Если бы пропала твоя сестра, ты бы стал ее искать?
Он молча смотрел на меня в упор. Я выдержал взгляд цепких карих глаз. Для ребенка двенадцати лет в них было слишком много: бравада, страх, загнанность. Но и прятавшееся за всем этим человеческое тепло.