– Да? – Голос Алисы прозвучал издевательски. – Никакого отношения? Только за спиной у уголовного авторитета ты информировала своего любовника Загряжского о прибытии японца, о ходе переговоров… и ты считаешь, что братки поверят, что ты непричастна к убийству их босса?

– Но я действительно непричастна! И ведь авторитета и Аркадия убили вместе, значит, Аркадий к этому убийству тоже непричастен!

– Это ты расскажешь браткам, – усмехнулась Алиса, – причем очень может быть, что тебе придется рассказывать эту историю под пыткой. А ты знаешь, дорогуша, как они любят пытать молоденьких девушек вроде тебя? Любят и умеют!

– Прекрати! – Теперь лицо Даши заливала мертвенная бледность. – Прекрати! Ты просто запугиваешь меня, чтобы добиться того, что тебе нужно!

– Проверь. – Алиса пожала плечами, изобразив на своем лице полное равнодушие. – Иди домой и жди… телефонного звонка или звонка в дверь. Может быть, машины, которая остановится возле тебя на улице.

Откуда я знаю, как они придут за тобой? Но в том, что придут, можешь не сомневаться.

– А если я расскажу тебе то, что ты хочешь, – чем это мне поможет? Ты, что ли, защитишь меня от бандитов? – Даша окинула свою собеседницу недоверчивым взглядом.

– Зря ты так на меня смотришь, – усмехнулась Алиса. – Между прочим, защитить тебя от бандитов вполне в моих силах. А самое главное – в этой ситуации тебе гораздо выгоднее иметь меня союзником, чем врагом. Вот если ты не захочешь со мной сотрудничать – твоя песенка действительно спета. Я постараюсь довести до бандитов информацию о твоей причастности к убийству Кабаныча.

– Кого? – удивленно переспросила Даша.

– Так звали покойного авторитета, – усмехнулась Алиса, – и с таким человеком вел дела обожаемый тобой Аркадий. Так что ты, дорогуша, не слишком хорошо его знала. А вот если мы с тобой договоримся и ты расскажешь мне все, что знаешь об этой истории, я не только сохраню в тайне твое в ней участие, но и постараюсь пустить братков по ложному следу. Поверь, я это сумею, как никто другой.

– Вот в это я охотно поверю! – негромко проговорила Даша и продолжила:

– Допустим, я расскажу тебе кое-что. Но, насколько я знаю, в этом деле замешаны очень большие деньги. Японец, который тебя интересует, – миллионер, и он обсуждал здесь очень крупную сделку, просто огромную. Конечно, они не говорили ни о чем прямым текстом, но по намекам и недомолвкам можно было о многом догадаться! Насколько я понимаю, ты хочешь связаться с ним напрямую, воспользовавшись тем, что остальные участники сделки мертвы?

– А вот это, дорогуша, тебя совершенно не должно волновать! – Теперь уже Алиса утратила свою обычную сдержанность и заговорила слишком громко.

– Отчего же? – ехидно возразила переводчица. – Чужие деньги, особенно такие большие, не могут не волновать. Ты же хочешь со мной договориться, так давай искать компромисс. Кнут ты мне уже показала, теперь, мне кажется, пора показать пряник.

– Что ты хочешь? – настороженно спросила Алиса.

– Глупый вопрос. Чего я могу хотеть? Денег, естественно.

– Денег? – задумчиво переспросила Алиса.

Она вынула из сумочки цветную фотографию, на которой сидели на скамейке возле цветника двое немолодых людей. Положив эту фотографию на стол, Алиса насмешливо посмотрела на свою собеседницу и задумчиво протянула:

– Симпатичные у тебя родители… Им бы жить да жить…

После этого она достала из той же сумочки пузырек без этикетки, капнула из него на фотографию мутноватой жидкостью. Жидкость запузырилась, как будто вскипев, и часть снимка, на которой были изображены лица родителей Даши, растворилась, изъеденная кислотой.

Даша смотрела на фотографию как зачарованная.

Наконец она подняла глаза на Алису и проговорила севшим от волнения плохо узнаваемым голосом:

– Харуми Кураками. Он прилетает через два дня.

Остановится в гостинице «Невский Палас».

* * *

Татьяна отворила калитку и пошла вперед по тропинке.

– Хаттаба успокою, – полуобернувшись, сказала она шедшей следом Надежде Николаевне.

– Кого? – удивленно спросила та.

– А вот кого! – Татьяна потрепала выбежавшего им навстречу с радостным лаем большого лохматого пса, в чьей внешности проглядывали признаки самых разных пород, от овчарки до эрдельтерьера. – Здравствуй, Хаттабушка! Это Надя, она своя, ты ее не трогай.

– На чужих очень лает, – пояснила она, – за это и прозвали Хаттабом. Впрочем, дальше лая дело не идет.

Поднявшись на крыльцо, Татьяна распахнула дверь и крикнула:

– Павлуша, это я! Я не одна, у нас гость!

Миновав чистые сени, Надежда следом за хозяйкой вошла в большую комнату. По стенам стояло несколько стеллажей с книгами, висели фотографии самолетов в деревянных рамках, в каких обычно вешают фотографии родни.

В глубине комнаты стоял большой письменный стол, на нем светился голубой экран монитора. Около стола, полуобернувшись к двери, в большом инвалидном кресле на колесах сидел Павел Грибов.

Увидев его, Надежда Николаевна поняла, что Павел – один из тех людей, встречу с которыми запоминаешь на долгие годы, людей, оставляющих в душе глубокий след.

Выразительные карие глаза на усталом удлиненном лице, глубоко прорезанном морщинами, светились умом и добротой. И еще на его лице отражалось перенесенное страдание, ставшее для Павла испытанием и давшее ему горький опыт и новые силы. Надежда вспомнила услышанную где-то фразу: «Если несчастье не убивает нас, оно делает нас сильнее».

– Это Надежда Николаевна, – представила Татьяна гостью.

Павел улыбнулся, сделавшись сразу моложе, и подъехал к Надежде, протягивая руку.

– Сейчас гости стали у нас редкими – благодаря вот этому ужасному детищу прогресса, – сказал он, показывая на компьютер.

– Почему? – не поняла Надежда.

– Да очень просто: раньше сослуживцы приезжали ко мне, чтобы обсудить ход работы, привозили свои расчеты, чертежи. А теперь – одна секунда, и прошел обмен электронными письмами, отправлены все файлы, и ехать ко мне незачем. А ехать-то – не ближний свет… Танюша, сообрази-ка нам чайку! – повернулся Павел к жене. – Я знаю, там у тебя были свежие ромовые бабы…

Надежда перехватила ласковый взгляд, каким обменялись Грибовы, и почувствовала атмосферу этой семьи, которая мужественно несет свой крест, еще больше сблизившись после обрушившегося на них несчастья. Татьяна, проходя на кухню, мимоходом погладила мужа по волосам и поправила подушку, подложенную ему под спину. В этом прикосновении было столько заботы, столько любви, что у Надежды защемило сердце.