– Ну, бабушка, спасибо за науку, – сказала Надежда, дождавшись, пока та снова замолчит. – Может, еще придем сюда с подругой, поставим свечечку…

– Приходи, приходи, милая, – старуха сощурилась на нее подслеповатыми блекло-голубыми глазами, – глядишь, и поможет угодник…

Выйдя из часовни, женщины переглянулись.

– Значит, не мы одни обратили внимание на дырку в карте, – констатировала Надежда.

– Это – первое, а второе – если верить старухе, та тетка ничего в часовне не нашла.

– Говори уж прямо – жена Загряжского! Совсем баба с ума сбрендила – часовню грабить полезла!

– Может быть, женщины, которые застали ее в часовне, просто не заметили то, что нас интересует?

Вряд ли они обыскивали Калерию по всем правилам.

Их волновало, чтобы не пропали иконы или церковная утварь, а на документы и дискеты они просто могли не обратить внимания…

– Нет, – Надежда покачала головой, – если бы Калерия нашла, что искала, она сразу ушла бы из часовни, а, судя по тому, что женщины застали ее на месте преступления и часовня была перевернута вверх дном, поиски не увенчались успехом. К тому же ты помнишь, в какую ярость впала женушка Загряжского, когда прочитала его посмертное послание? Судя по рассказам старухи, здесь она тоже озверела, потому что ничего не нашла, и стала крушить все подряд.

– Да, – присовокупила Татьяна, – тетеньке нужно лечить нервы.

– Если она так тщательно обыскала часовню, угробив на это целую ночь, – нам здесь тоже ничего не светит. Я уж не говорю о том, что у меня нет никакого желания заниматься святотатством. Единственное, что еще можно сделать, – это обойти часовню снаружи, может быть, тайник бросится нам в глаза.

Дамы дважды обошли часовню, осмотрели и чуть ли не ощупали каждый камень фундамента, заглянули в глубокие оконные проемы, приподнимаясь на цыпочки и подсаживая друг друга. Они здорово перепачкались, спугнули десяток голубей, упоенно ворковавших на солнышке, но не нашли ничего, хоть отдаленно напоминающего тайник.

– Нет, как хочешь, – сказала Надежда, отряхиваясь и вытирая руки носовым платком, – мы идем сейчас по ложному следу.

– Может быть. – Татьяна попыталась носком ботинка пошевелить массивный булыжник, привалившийся к фундаменту, но камень не поддавался. – И вообще, зря мы все это затеяли. Найти тайник в огромном городе – это куда сложнее, чем иголку в стоге сена.

– Причем этот ложный след Загряжский подсунул нам нарочно, – продолжала Надежда свою мысль, никак не реагируя на пессимистические слова подруги.

– Не обидно хоть, – вставила Татьяна, – что не одни мы попались на эту удочку. Каково бедной Калерии, которая целую ночь перерывала эту несчастную запойную часовню!

– Вообще-то жадность – смертный грех. – Надежда еще раз оглядела оконный переплет и медленно тронулась к автобусной остановке.

* * *

В стороне от часовни, за церковью, на невысоком пригорке стоял черный джип с затененными стеклами. На переднем сиденье джипа располагался человек в черном плаще, застегнутом под самое горло. Этот человек внимательно наблюдал в бинокль за двумя женщинами, неторопливо шагающими к автобусной остановке.

Человек в джипе приехал в Ржевку следом за автобусом, который привез Надежду и Татьяну, и следил за ними с тех пор, как они подошли к часовне. Убедившись, что женщины ничего не нашли и сели в первый подошедший автобус, человек в черном плаще убрал бинокль, включил зажигание и поехал в другую сторону – на этот раз сопровождать автобус он не стал.

Александр Викторович Антонов в юности, когда его звали совершенно другим именем, был большим романтиком. Он смотрел все фильмы про разведчиков, какие только привозили в его родной Верхнеосинск и показывали в кинотеатре «Звездочка», где у него работал знакомый киномеханик.

«Подвиг разведчика» он смотрел семнадцать раз, «Их знали только в лицо» – десять. Поэтому для него не стоял вопрос – кем быть? Он точно знал, что единственная стоящая работа – это работа разведчика.

Правда, он понятия не имел, где этому можно научиться. Попробовал поступить на заочное отделение института иностранных языков, но провалился на экзамене по русскому и литературе и благополучно загремел в армию.

Здесь он и познакомился с полковником Чевенуровым. Кем был этот полковник – никто не знал, но перед ним вытягивались в струнку все офицеры части независимо от звания и занимаемой должности. Полковник Чевенуров заметил ловкого парнишку. Ему понравился одновременно открытый и загадочный взгляд будущего разведчика. Еще большее впечатление будущий Саша Антонов произвел на полковника, когда на спортплощадке на удивление окружающим подтянулся по двадцать раз на каждой руке.

Через несколько дней молодой солдат был назначен дневальным по роте. Приступив к уборке одной из классных комнат, он услышал за спиной шаги. Обернувшись, увидел входящего в комнату полковника Чевенурова. Выронил швабру, вытянулся по стойке «смирно».

– Вольно! – доброжелательно, не по уставу сказал полковник. – Присядь, парень, поговорим. Ты куришь?

– Никак нет, товарищ полковник!

– Молодец, это хорошо. А я вот курю.

Полковник достал серебряный портсигар, обмял толстую папиросу, щелкнул зажигалкой, затянулся.

– Ты знаешь, парень, как еще много врагов у нашей страны – и внешних, и внутренних?

Парень знал это. Слова полковника падали на благодатную, хорошо удобренную почву. Полковник не ошибся в этом парне, в его глазах – одновременно открытых и загадочных. Молодой солдат давно ждал такого разговора.

Честно говоря, он не слишком верил во всех этих внешних и внутренних врагов, больше того, не верил и в то, что полковник Чевенуров верит в них. Так просто полагалось говорить, но ему очень импонировала романтика, окружающая службу разведчика, а еще больше импонировало то, как вытягиваются в струнку перед полковником Чевенуровым все офицеры части независимо от звания и занимаемой должности.

– Запомни наш разговор, – сказал ему полковник под конец, – и не говори о нем никому. Я надеюсь, что не ошибся в тебе.

Полковник не ошибся в нем. Молодой солдат никому не рассказал об их разговоре. Как его попросил полковник, он стал запоминать разговоры в казарме и самые интересные из них передавал Чевенурову, когда они встречались. Гораздо позже, когда он стал уже Александром Викторовичем Антоновым, он понял, что полковнику Чевенурову совершенно неинтересны были эти солдатские разговоры – ему важно было убедиться, что молодой солдат готов на все, что для него не существует такого ханжеского понятия, как мораль, и еще – что у него хорошая память и он умеет вычленить из пустых разговоров главное, наиболее интересное, наиболее существенное.