– Что случилось?
– Почти ничего, – Волков растерялся, не зная, самому ответить Дрону или ввести для начала в курс дела командира.
– Ну! – поторопил Антон и, нашарив в кармашке на правой половине груди переключатель, щелкнул тумблером.
– Человек к нему направляется от россыпи камней, – наконец пояснил Волков.
– Дрон, – Антон бросил взгляд на дорогу. – Ты имей в виду, пусть они сначала машину уберут. Я там корячиться не собираюсь. Под шумок и мы подтянемся. Поэтому не торопись и держи нас в курсе.
Едва он закончил говорить, как ожили и поползли в едва уловимом глазом свечении по стволам и кронам деревьев причудливые тени, становясь с каждой секундой все отчетливее.
– Надо Мишень разбудить, – засуетился Волков.
– Зачем? – удивился Антон. – У него еще как минимум минут семь есть.
За первые сутки, проведенные в заточении, Вахид изучил распорядок дня. Подъем где-то в районе восьми. Как и прежде, у него появлялись Кум и Фонарь. Только если раньше они оба спускались вниз, теперь один оставался наверху. Это был Кум. Причем с первого раза он предупредил Вахида, что фокус с захватом Фонаря в заложники не пройдет, так как он – не особо важная персона.
Фонарь приносил канистру воды для умывания и сумку, забитую небольшими пластиковыми контейнерами с едой. Затем, брезгливо морщась, поднимал наверх ведро. После этого Вахид брился и умывался.
Арби сдержал слово, и вечером у него появилась видеодвойка с кучей кассет. Однако Вахид не любил боевики, которые преобладали среди предложенного ассортимента, и, когда Фонарь заявился с ужином, он попросил его напомнить Арби, что ему нужен Коран, а к утреннему и вечернему намазу еще и вода. Так в распорядке шестерок Арби появилось еще два визита в подземелье.
Долго отсиживаться Джин здесь не собирался, и уже к утру следующего дня он основательно подготовился к побегу. Время работало против него. Он примерно представлял, каким образом жена Масуда и горстка фанатиков собираются добиваться освобождения Масуда. Они наверняка захватят какое-то учреждение. Возможно даже, им окажется школа, и под угрозой заражения заложников выдвинут условия.
Нужно было во что бы то ни стало выбраться из этой норы и забрать у них штамм. Со слов Арби, у Вахида была перспектива провести здесь около четырех-пяти суток. Значит, теракт может состояться уже через день. Пока бандиты утрясают организационные вопросы, возможно, еще только выбирают объект, хотя, конечно, до приезда Вахида они наверняка имели ряд вариантов. Но Вахид не понаслышке знал: когда доходит до дела, то в последний момент начинается пересмотр планов и уточнение деталей, на что уходит дополнительное время.
За ночь, разобрав телевизор, Джин смастерил примитивные инструменты, при помощи которых можно было работать с постоянно находившимися под напряжением проводами освещения. Затем включил в электрическую цепь железную лестницу. Для этого он перерезал посередине один из проводов, предварительно сняв с потолка, хорошо зачистил его концы и прикрутил к вертикальной трубе. Второй кусок, идущий уже к плафону, примотал ко второму поручню. Теперь это начинало работать, как только вворачивалась лампочка, замыкающая цепь. Выключателя не было, и поэтому по утрам, разбуженный шумом открывающейся крышки люка, Джин поднимался и поворачивал ее в патроне. Сегодня он сделает это немного позже, когда Фонарь уже будет висеть, ухватившись за железные поручни. Джин рычал от удовольствия, представляя, как в скором времени он окажется похожим на настоящий фонарь… План нейтрализации оставшегося наверху Кума был до гениальности прост. Для претворения его в жизнь Вахид с вечера пододвинул к лазу стол и сделал из остатков телевизионного провода петлю, прикрутив ее к оторванной от топчана палке.
Когда загремел отодвигаемый сверху стеллаж, Джин, затаив дыхание, уже стоял под плафоном. Крышка люка откинулась, и в образовавшемся квадрате тусклого дневного света, попадающего в гараж через открытые ворота, появились ноги и толстый зад Фонаря. Как всегда, на запястье правой руки болтался пакет с завтраком.
– Ну ты чего, – проворчал он, нащупывая ногой перекладину, – спишь еще, что ли?
– Сейчас. – Вахид повернул лампу.
Лестница была мощным сопротивлением, а если учесть, что ток проходил почти через сто килограммов крови и плоти Фонаря, то оно ко всему почти удвоилось. Поэтому лампа едва светилась. Фонарь, выкатив глаза, затрясся и, схватив перекладины с такой силой, будто хотел их вырвать, стал издавать звук, похожий на песни народов Севера. Только очень крайнего. Всхлипы чередовались с подвываниями, напоминающими икоту. Удивленный поведением дружка и еще не до конца придя в себя после пробуждения, Кум упал на колени и уставился на него сверху:
– Ты чего, припадочный?!
В этот момент Вахид бесшумно вскочил на стол, одновременно схватив сделанную ночью петлю и ловко накинув ее на шею Кума, дернул вниз.
С грохотом, по пути захватив с собой бьющегося в конвульсиях, с выступившей на губах пеной дружка, Кум упал на пол.
Ударившись головой, он лежал без признаков жизни. Фонарь, напротив, хлопал глазами, озирался и пытался выбраться из-под подельника. Было заметно, что он так и не понял, что произошло. Джин спрыгнул вниз и двумя ударами в голову заставил бандита замереть. Обыскав их, нашел за поясом Кума пистолет, а в кармане связку ключей от машины.
После этого он выкрутил лампу и устремился к ставшей безопасной лестнице. Минута ушла на то, чтобы вернуть все в исходное положение. Опустил крышку люка, поставил на нее стеллаж. Пройдя к воротам, осторожно выглянул во двор. Здесь никого не было. Возле забора, у сторожки, стояла машина, на которой его сюда привезли. Хорошо помня, что ворота им открывал охранник, и уверенный, что как минимум их здесь несколько, он загнал патрон в патронник и перебежал к стене здания. Больше всего Вахид опасался видеонаблюдения. Если здесь хорошо организована служба безопасности, то после того, как двое бандитов направились его кормить, охрана должна следить за выездом из гаража. Однако, окинув беглым взглядом двор, он не увидел видеокамер.
Пройдя вдоль стены, пригибаясь под окнами первого этажа, вскоре добрался до веранды. Оттуда доносились приглушенные голоса. Один из них принадлежал Арби, второй – незнакомый, мужской, с хрипотцой – явно страдающему ожирением человеку. Говорили на русском.
– Арби, – в голосе незнакомца чувствовались нотки негодования. – Это очень нехороший поступок. Сюда пришли реальные деньги на реальное дело. Ты же занимаешься самодеятельностью. Ставишь проблемы одного человека выше интересов целого народа.
– Этот, как ты выразился, один человек, – зло заговорил Арби, – страдает ради всего чеченского народа, который сразу забыл о нем. Мне стыдно за своих земляков. Поверь, я исправлю ошибку.
– Да как ты не понимаешь? – повысил голос незнакомец. – Никто ни при каких обстоятельствах с тобой даже говорить не станет. Для виду выслушают требования, а потом перестреляют как куропаток.