Ещё обнаружились знаки на стене рядом с дырой – витиевато-восточные, грязно-бурого цвета, казалось, что надпись эта сделана кровью, однако кровью, выпущенной очень и очень давно.
– А вот и прямой лаз в преисподнюю… – Краев поёжился, горестно вздохнул, однако тут снова хлестнули выстрелы и выбирать особо не пришлось – полезли вниз, а куда денешься?
Пересчитали ступеньки, прошли колодец и попали в галерею, один в один похожую на те, что наверху. Только тут не было никаких ям с водой, журчащих струй и подземного уюта. Мрак, вековая недвижимость, оторванность от мира. Действительно преисподняя. Ну там, предбанник, поскольку котлов с грешниками поблизости не наблюдалось…
– Темно как у негра в жопе, – очень даже в тему заметил Краев. – В двенадцать ночи после чёрного кофе…
Поправил автомат и повёл Песцова подальше – а ну как духи обрадуют гранатой. Швырнут в колодец эфку, [49] и всё, финиш, всеобщий привет.
…Но душманы, что странно, следом не пошли. Ни шума, ни голосов, ни стрельбы, ни фонарей. Только мрак, тишина и нескончаемая галерея…
На том конце которой совершенно точно ждали адские сковородки…
– Ну и ладно, – прошептал наконец Краев, помог Песцову сесть, устроился сам. – Подождём… Перекурим, отдохнём, у меня ещё сухпай есть… А потом вернёмся к колодцу, поднимемся на первый ярус и попытаемся уйти. Не будут же они там вечно торчать!
– Да, не будут. – Песцов кивнул, вытер лоб, взялся было за сигарету, но прикурить так и не смог.
Его всего трясло. Жутко болела голова, подкатывала омерзительная тошнота, перед глазами в темноте плавали радужные круги. Сюда бы автора выражения «врагу не пожелаешь». Небось сразу понял бы, хренов всепрощенец, – врагу оно и есть в самый раз…
– Так, товарищ старший лейтенант, с вами всё ясно. – Сержант вытащил шприц-тюбик и прямо сквозь штаны всадил Песцову иглу в здоровую ногу. – Отдыхай. Времени у нас теперь вагон. Духи из родных кяризов нас горящим бензином выкуривать не станут…
– Не станут, – вяло согласился Песцов. – У себя в кяризах гадить религия не позволяет.
На него стремительно накатывалась волна безразличия, мягко обволакивала бездумной, убивающей волю пеленой. Ни боли, ни желаний, ни целей… совсем ничего. Теплый кефир амёбного бытия. Песцов привалился спиной к стене, обмяк, ровно задышал; время, словно засохшая патока на бетонной стене, прекратило для него бег… Сколько прошло – час? Сутки? Неделя?..
К суровым реалиям жизни его вернул сержант. Безжалостно потряс, похлопал по щекам:
– Пошли, старлей, надо выбираться отсюда. Не то от скуки загнёмся.
Ладно, пошли по галерее назад, к колодцу, ведущему вверх. Фонарь окончательно дышал на ладан, Песцов был натурально плох, Краев, матерясь для поднятия настроения, почти тащил его на себе. Наконец он замедлил шаг, посадил Песцова, и в голосе его послышался вопрос:
– Чегой-то не понял я… а где наш колодец? Давно бы уже должен быть… Посиди-ка, я сейчас.
И, ведя по потолку издыхающим лучиком, сержант припустил вперёд.
«Учкудук, три колодца… – сидя у стенки, медленно подумал Песцов. – Защити, защити нас от солнца. Солнечный круг, небо вокруг… это рисунок мальчишки…»
Его знобило, мысли были неповоротливые и тяжёлые, словно мельничные жернова. И ещё эта первобытная, настоянная на столетиях темнота.
«Пусть всегда будет солнце… пусть всегда будет мама…» Песцов зажмурился от боли, застонал, а когда разлепил ресницы, то увидел в галерее душманов. Бородатые, в чалмах, с автоматами наперевес, они шли на него в психическую атаку и кричали: «Гип-гип-ура!» Людоедски скалились свирепые рожи, жутким блеском сверкали расширившиеся зрачки, мерно поскрипывали огромные, необыкновенно вонючие галоши…
– Гады, – встрепенулся Песцов, вскинул «калашникова», клацнул затвором и с упоением бешенства надавил на спуск. – «Пусть всегда будет солнце…»
Страшно рикошетировали пули, громом раскалывался автомат, всполохи, подобно молниям, шарахались по галерее. Однако душманы как шли на него, так и шли.
– Гады, суки!.. – заревел Песцов и вытащил гранату. РГД, хвала Аллаху, не эфку, – и по всей науке, с колена, швырнул душманам подарочек.
Вспыхнуло, грохнуло, ударило по ушам, густо обдало жаром, ужалило болью… По голове за ухом, вниз по шее, потянулась горячая струйка. Боль, как ни странно, помогла. Муть в голове рассеялась, душманы исчезли, Песцов разом вспомнил, где он и почему. И увидел розоватое сияние, слабо нарушавшее темноту, – словно бледный раствор марганцовки подлили в чёрную тушь.
«Ни хрена ж себе…» Песцов трудно встал, подошёл, не поверил глазам, потрогал руками. Свет шёл из узкой г-образной трещины в стене. Там, судя по всему, в стену была вмурована плита, и её стронуло взрывом гранаты.
«Интересная фигня». Песцов вытащил нож, вставил в щель, попробовал раскачать плиту… фиг вам. Однако камень оказался мягким, сталь его легко брала. Песцов принялся долбить, и тут вернулся Краев, озадаченный не столько шумом и взрывами, сколько отсутствием колодца.
– Ох и ни хрена же себе, – пошёл он на свет, потрогал щель, посмотрел на Песцова. – В кого гранату кидал?
– Так, померещилось, – пожал плечами тот. – В нашем с тобой положении что ни делается, всё к лучшему.
– Да будет свет, сказал монтёр… и жопу фосфором натёр, – кивнул сержант и тоже вытащил нож.
Скоро в щель удалось всунуть дуло автомата. Вывернув плиту, они протиснулись в узкий крысиный ход, уводивший опять-таки вниз. Фонарь здесь был не нужен – пол, стены и потолок, видимо покрытые светящимися бактериями, излучали тусклое багровое сияние.
– Дай-ка голову гляну… Фигня, касательное. – И Краев первым двинулся вперёд.
Скоро в воздухе начало ощущаться явственное зловоние. Казалось, они готовились вползти по фановой трубе в огромный сортир.
– Не робей, сержант, в большее дерьмо, чем есть, уже не влезем, – вяло пошутил Песцов, чувствуя, как на него опять накатывается дурнотная волна боли. – Даст Бог, отмоемся…
Чуть позже его посетила мысль о промедоле. «Я буду тащиться, а меня будут тащить? Ну нет, на хрен, лучше потерпеть…»
– От дерьма – запросто, а вот от крови… – настроился на философию Краев, но тут же застыл на месте и выдохнул в полнейшем восхищении: – Ого! Это тебе не речка-говнотечка, это тебе Стикс!
Очередной поворот вывел их на берег подземного потока, нёсшего воды глубоко в недрах земли. Его поверхность пузырилась сероводородом, отсюда и густой, гнусный запах тухлых яиц. Ну чем не ад кромешный? Мрачные скалы, мутный поток, жуткая, сводящая скулы вонь. И всё это в багровых тонах. И два грешника на берегу…