Петрицкий вернулся на свое место и уже другим тоном сказал:
— Как это дело по разбою?
— Все идет нормально, вы же его изучали…
Начальник СО озабоченно причмокнул.
— Потому и спрашиваю. Там все не очень нормально. Обвиняемые не признаются. Отпечатков пальцев нет. Оружия при них не нашли…
— Потерпевший показал, что пистолеты выброшены в окно. Они обнаружены на газоне…
— Без отпечатков пальцев.
— Они же в перчатках…
— Какая разница! Мы говорим о фактах!
Шабанов ничего не понимал.
— Но их взяли с поличным на месте преступления! Какие еще нужны доказательства?!
— Ну, например, возьмем Ларионова. Какова его роль в преступлении? Чем доказана его вина?
— Это главарь. Он давал им указания, руководил, учил, где искать ценности…
— А он написал заявление прокурору, что преступники захватили его в заложники прямо на улице, заставили надеть маску и потащили с собой насильно! Вот, возьми бумагу, приобщи к делу и тщательно проверь все его доводы!
Шабанов просмотрел заявление.
— Чушь какая!
— После проверки надо выпустить его под подписку, — тон начальника изменился еще раз, и Виктор начал кое-что понимать.
— Но как это будет смотреться? — по инерции спросил он. — Он ведь активный член организованной преступной группы. Бригадир «Налетчиков».
Брови начальника сошлись в прямую линию. Виктор осекся. Теперь ему все стало ясно окончательно. Но он еще не верил.
— Будет смотреться очень хорошо! — резко сказал Петрицкий. — Объективный следователь изменил меру пресечения лицу, чья вина не доказана! Ведь все сомнения толкуются в пользу обвиняемого! И потом, что ты фантазируешь про «Налетчиков»? Это ничем не подкрепленное предположение! Обычная группа, единичное преступление… И сразу все смотрится совершенно по-другому!
Шабанов молчал. Он слышал, что иногда принимаются такие решения, за которые можно сразу в тюрьму сажать. И вот теперь это предлагают сделать ему самому. И отказаться нельзя. Лучше напиться, подраться, потерять пистолет, чем восстать против Системы…
— Что ты молчишь?! — раздраженно спросил Петрицкий.
Он вздохнул.
— Думаю, как лучше сделать… Тогда дело надо доработать определенным образом. Передопросить потерпевшего, милиционеров группы захвата… Расставить по-другому некоторые акценты…
Начальник СО удовлетворенно кивнул.
— Ты опытный следователь, и я не вижу необходимости тебя учить. Сколько времени понадобится на перестановку акцентов?
Шабанов наклонил голову.
— Думаю, день-два.
— Хорошо. Иди, работай!
Работа была простая. Он вызвал Синеокова вроде как на дополнительный допрос, но записал все то же, что имелось в первоначальном протоколе. Только теперь командовал преступниками не Ларионов, а широкоплечий крепыш, который выскочил в окно. И оружия у Ларионова в новом протоколе не было, и указаний он никому не давал, а, напротив, просил других преступников его отпустить… Предприниматель подписал новые показания, не читая: ему все эти нюансы были по барабану — главное, чтобы больше никто не «наезжал». А эту сторону вопроса он, судя по всему, решил с блатными успешно. Аналогичным образом были подкорректированы показания группы захвата, после чего Шабанов заменил прежние протоколы на новые, хотя проставил в них старые даты.
* * *
Через два дня Шабанов вынес постановление об изменении меры пресечения Ларионову. И его тут же вызвали с делом в прокуратуру.
Озабоченный, Виктор ворвался в кабинет к Петрицкому.
— В прокуратуру вызывают, насчет Ларионова!
— Кто вызывает, Бездольный?
— Нет. Его зам, Мудраков. Это они запросто могут меня на нары рядом с Ларионовым определить!
— Не дергайся. Ты в связке, и тебе нечего бояться.
— В какой связке? — недоуменно спросил Шабанов.
— В связке неприкасаемых! Ты работаешь на Систему…
Так и получилось — боялся он зря. Зампрокурора принял его радушно, просмотрел дело, многозначительно задумался и принялся что-то писать.
— Вот, тут я дал тебе указание, — закончив писать, сообщил он. — Для того чтобы решение было полностью обоснованным, надо допросить еще несколько свидетелей. Тех, что сидели в беседке напротив подъезда.
— Но ведь они ничего не видели. Опера уже брали у них объяснения, — нерешительно произнес Шабанов.
Он ничего не понимал. Не может опытный Мудраков нести такую ерунду, даже начинающий следователь понимает, что это глупость, которая ничего не дает.
— Шабанов, не спорь со мной. Выполняй распоряжения прокурора. И все встанет на свои места.
— Я понял.
— Тогда иди, работай.
Забрав дело, Шабанов быстро вышел из прокуратуры. Да что там вышел, он просто вылетел оттуда. Мудракова боялись все в райотделе и за глаза называли мудаковым. Обычно он рычал, ругался и грозил посадить в тюрьму или выгнать из органов. И если рассказать про это чудесное превращение, то вряд ли кто-то поверит!
Выполняя бесполезное указание, он допросил трех свидетелей, которые подтвердили, что не видели ничего, имеющего отношения к делу. Но раз указание прокурора выполнено, никаких оснований отказывать в изменении меры пресечения у Мудракова формально не оставалось. Поэтому через день Ларионов вышел на свободу.
В конце дня его вызвал Петрицкий. Шабанов отправился к начальнику, не подозревая, зачем он ему понадобился: только в обед докладывал обстановку в отделении. Может, что-то случилось? Лопнули «белые нитки» на каком-то из грубо сшитых дел? Или невинно осужденный достучался до высокой инстанции, и колесо завертелось в обратную сторону? Может быть, теперь уголовное дело возбудили против следователей? Хотя голос у шефа, вроде, был нормальным…
На правах приближенного, он открыл дверь без стука.
— Как дела, Виктор? — испытующе глядя поверх очков, спросил начальник. Лицо его не выражало негативных эмоций. Впрочем, оно всегда было маловыразительным.
— Да, вроде, нормально… А..
— И у меня нормально, — шеф едва заметно улыбнулся, будто прочтя его мысли. — В конце недели будет подписан приказ.
— Отлично, поздравляю! — у Шабанова отлегло от сердца, и улыбнулся он вполне искренне.
— Сегодня всю работу закончил? — спросил Петрицкий.
На столе у Виктора лежали четыре дела, которые следовало срочно вычитать и направлять в суд. Но поставленный вопрос диктовал только один ответ.
— В принципе да.
— Тогда поехали, отдохнем. Сколько можно работать? Отдыхать тоже надо.