– Прошу, дорогая. – Гринберг подвинул Виринее стул, с важностью уселся сам. Вытащил нераспечатанную пачку баксов. На глаз разделил её с дамой. – Эй, крупье, никаких цветов! [170] Играем на наличные. Итак, начнём, благословясь…
Здесь уместно напомнить, что внешность у Евгения Додиковича была самая что ни есть местечковая. Так что в устах его эти слова прозвучали несколько странно.
– Медам, месье, делайте ваши ставки… – амбал-крупье бросил взгляд знатока на часы Евгения Додиковича – платиновый «Ролекс» с бриллиантами. «Попался бы ты мне, гад пархатый, где-нибудь в переулке…» Где ж ему было знать, что после такой встречи его нос, скорее всего, оказался бы свёрнут на противоположную сторону. И ещё занял бы не самое почётное место в списке полученных повреждений…
Дама и господин тем временем поставили на тринадцать. [171] Шарик удачи рванулся по кругу, зарябило в глазах от призрачного коловращения судьбы. Наконец колесо фортуны остановилось… и крупье от ненависти даже осунулся – тринадцать!!! Везёт же всяким фраерам и их «соскам» декольтированным!!!
– Прошу вас, господа… – Лакированной лопаточкой он очень нехотя пододвинул выигрыш и, мазнув глазами по вырезу Виринеиного платья, вновь крутанул рулетку. На сей раз в противоположную сторону. – Медам, месье… делайте ваши ставки…
Ставки были тут же удвоены. И вновь сориентированы на тринадцать. Колесо счастья вертелось и вертелось…
– Гарсон! – Гринберг пальцем, не соизволив обернуться, подманил официанта и приказал негромко, даже не через губу, а через плечо: – Томатный сок с гвоздикой два раза. Отжать из грунтовых плодов, умеренно взболтать и охладить. И лучше бы тебе не родиться, если окажется из пакета.
– Слушаюсь.
Будь его воля, официант тоже съел бы Грина живьём. Но делать нечего: игрок – важная персона, коей полается бесплатный харч. И парень отправился выполнять заказ, костеря в душе еврейскую нацию, начиная от царя Соломона и кончая всеми как есть Березовскими-Гусинскими-Абрамовичами. Мало им мацы, замешанной на крови христианских младенцев!!! Теперь ещё помидоры для них отжимай!!!
Рулетка между тем остановилась…
Снова тринадцать.
– Похоже, дорогая, нам сегодня дьявольски везёт! – Гринберг благосклонно глянул на крупье. Тот, окончательно помрачнев, отмусоливал выигрыш. Женя щёлкнул пальцами, постаравшись как следует блеснуть бриллиантами часов. – Нет, в самом деле! Хватит коту яйца крутить! Надо рискнуть наконец.
– Как скажешь, милый… – Виринея, улыбнувшись, сделала амбалу глазки и, видимо желая реабилитировать ни в чём не повинную цифирь, за что-то названную чёртовой дюжиной, до максимума увеличила ставку. Риск – благородное дело!
Вот только на самом деле никакого риска не было и в помине. Виринея действовала наверняка.
Гринберг тут же последовал её примеру… не в плане глазок, а в плане ставки, конечно. Крупье сосредоточенно шмыгнул носом, рулетка завертелась, публика, успевшая собраться вокруг стола, затаила дыхание… Шарик покатался, покатался и… замер, угодив в клеточку с цифрой 13. Похоже, ему там было мёдом намазано.
– Отлито, взболтано и заморожено. – Официант, люто юдофобствуя в душе, подал томатный сок. Амбал, сдувшись, точно проколотый презерватив, отгрузил выигранные денежки. Гринберг отхлебнул сок и сделал кислую мину.
– Дерьмо. Помидоры тепличные… Принесите соль.
А к столу тем временем повалили желающие ухватить за хвост синюю птицу счастья. Отчего же не ухватить, если у крупье такая непруха. И завертелась рулетка, и побежал по кругу шарик, и замелькали перед глазами воспетые ещё Стендалем цвета… Пит-босс встрепенулся. Быстро заменил крупье: «Знал я, знал, этим всё кончится…»
Не помогло…
В половине первого ночи Гринберг вытащил большой, загодя приготовленный особо прочный полиэтиленовый пакет, сгрёб в него выигранные деньги и, прикинув на вес, многозначительно глянул на Виринею:
– Ты не устала, радость моя?
В душе он казнил себя, что не прихватил второго пакета.
– Есть немножечко, дорогой. Что-то голова разболелась… Накурено у них тут… – Виринея поднялась и, войдя во вкус образа, кинула на чай крупье полсотни долларов. Гринберг ухватил её под локоток, и они поплыли на выход. Именно поплыли – красиво, не торопясь.
Публика смотрела им вслед с испепеляющей завистью. Шипела со всевозможными акцентами и без оных. Переживала. Только проигравшийся в пух и прах бизнесмен, пьяный с горя, в мятом блейзере и запотевших очках, вяло пил сухой «Пуи» и тихо твердил, точно Галилей перед судом инквизиции:
– И всё-таки он работает, этот хренов «мартингейл» [172] … всё-таки он работает…
Выиграть деньги оказалось проще, чем донести их до дому. Уже на выходе к Гринбергу подвалили двое, и оба явно не с добром. Орёлики были не в униформе и как бы не имели к «Монплезиру» никакого отношения, но… мы же взрослые люди, мы же всё понимаем.
Один, мосластый, с наглыми глазами, ощерил редкие прокуренные зубы:
– Хороший у тебя мешок, папа. Тяжёлый… Не боишься, что отметут? А то мы бы охраной обеспечили…
Клешнястые руки его гнулись в кулаки, пребывали в суетном непрекращающемся движении, на левой синела татуировка «БАРС», что для людей искушённых не нуждается в расшифровке. «Бей актив, режь сук»…
Гринберг остановился. Гринберг улыбнулся. Улыбнулся ласково и душевно. Нам поистине недостаёт красок, могущих точно и полно передать всё богатство смысловых оттенков, которые послала вымогателям эта улыбка. Очень бледный и приблизительный перевод мог бы выглядеть так: «Вы? Мне?.. Обеспечите?.. Ой, мама, – охрану?..»
– Я, сынок, боюсь в жизни только одного, – сообщил он бандитам, и белозубая улыбка вдруг сверкнула оскалом, достойным настоящего барса. Настоящего, а не происходящего из зоновской татуировки. – Бабского причиндала с зубами.
При этом повторимся, но скажем: внешность Евгения Додиковича (в смысле – помимо смокинга, часов и сигары) на первый взгляд полностью соответствовала расхожему представлению о музыкально-шахматно-математическом молодом еврее из порядочной тихой семьи. Когда подобный енот внезапно преображается в благородного хищника, это наводит на размышления.