Скудин грёб с бешеной силой, уже не помышляя скоро добраться до берега – знать бы, где он, берег, – просто чтобы не позволить волнам залить лодочку окончательно. Глеб вычерпывал воду и негромко матерился. Он в своей жизни видел много всякого разного, в том числе и глупейшую смерть, постигавшую очень крутых людей буквально на ровном месте. Поэтому с некоторых пор он твердо уверовал: от судьбы не убежишь, а значит, любую опасность нужно встречать достойно и без суеты. У Эдика открылась морская болезнь в самой острой форме, от него не приходилось ждать никакой помощи, только следить, чтобы не вывалился за борт. Кудеяр косился на него одним глазом. Он где-то читал, будто в старину таких Эдиков при аналогичных обстоятельствах выбрасывали в воду. Ох, правильно делали… Звягинцев, потерявший очки, беспомощный и промокший, крепко прижимал к себе Кнопика. «Вот тебе и Му-му…»
Скоро, не выдержав русского напора, одно за другим накрылись американские вёсла. Улучив момент, Скудин посмотрел на дисплей наручного «Касио». Он вообще-то ждал, что шквал выдохнется так же быстро, как начался, но ошибся. Счёт времени шёл уже на часы…
«Товарищи духи, – воззвал он мысленно, – ну нас-то за что? Мы ж свои. И монетку вам бросили…»
Стоило подумать – и неожиданно, как по волшебству (а впрочем, почему «как»?), буря превратилась в обычную непогоду: волны стихли, ветер ослаб, остались только тучи на небе да плотная завеса занудного дождя.
– Ну вот, кажется, пронесло… – Звягинцев погладил Кнопика, дрожащего, мокрого, несчастного, измученного страхом и качкой. – Чего доброго, в самом деле живы останемся.
– Не говорите «гоп», Лев Поликарпович, – посоветовал Скудин. Критически осмотрел нечто, бывшее при жизни веслом, протянул Глебу, сам взял другое, тоже изуродованное до невозможности. Взглянул на пришедший в чувство компас. – Давай, что ли, малый вперёд…
Грести пришлось ещё часа два, не меньше. Под аккомпанемент дождя, жуткие стенания Эдика и хриплое дыхание Звягинцева, вычерпывавшего воду: американская посудина, якобы предназначенная чуть ли не для океанской рыбалки, дала опасную течь. Наконец в мутной пелене показался берег, и на нем яркие огни фальшфейеров. Их ждали.
– Как выразился бы Грин, таки приплыли, – Скудин и Глеб с удвоенной яростью заработали обломками вёсел. – Как раз к обеду. Эй! Эдуард Владимирович! Как насчет стаканчика забортной водички? Ты ведь теперь моряк. Подводник почти…
– Папахену… скажу… – Генеральского сына в тысяча второй раз вывернуло наизнанку, одной желчью, весьма мучительно. – Папахен тебя…
– Знаем, слышали. Задвинет в Чечню. Сделает прапорщиком. – Лёгким движением Скудин выпрыгнул за борт и по колено в воде стал выволакивать лодку на берег. – Только прежде я тебя человеком сделаю.
«По крайней мере попытаюсь…»
К ним уже бежали свои. Совали фляжки со спиртом, плащ-палатки, полотенца, сулили баню, обед и сухое исподнее, благо до лагеря было рукой подать. Боря Капустин поглядывал на Эдика, как Джек Потрошитель на лондонскую проститутку. Виринея почему-то плакала, Веня кутал Кнопика в простыню, близорукие глаза его светились неподдельной нежностью.
– Таки охренеть! – Шихман долго смотрел на остатки вёсел и, ни о чем не спросив, сказал только: – У нас тоже неприятности. Эти долбаные охотники вернулись с час назад, и ты бы посмотрел, Лёва, в каком виде!
А случилось с братьями Бенджамином и Хулио вот что. Погожим солнечным утром, бодрые, в благостном расположении духа они отправились охотиться на оленей. Добротно обутые ноги неслышно ступали по упругому мху, вокруг пели птицы, настроение было прекрасное – аымм! – подстрелить на жаркое местного moose or deer [113] таким молодцам раз плюнуть. Дело мастера боится! По ту сторону топкого болота на лесистой горе брат Бенджамин вскорости засёк лосиную тропу, а брат Хулио – дымящийся, то есть совсем свежий помёт, и оба охотника в самом радужном предвкушении добычи двинулись вперёд по следам. Однако шли недолго. На пути «служителей Беговой мамы» точно из-под земли выросли двое в зелёных егерских фуражках с кокардами. Оба держали в руках ружья.
– Документы!
Эффект внезапности был таков, что братья во Христе не сразу сообразили – дорогу к добыче им преграждали два старика.
Оба – вооружённые.
Подумаешь, вооружённые.
Подумаешь, два старика… Не такое видали!
Не, ребята.
Не видали вы такого. Даже близко похожего не видали.
…Потому что это были совсем особенные старики. В Америке их очень любят показывать в кино, но в реальной жизни они практически перевелись. У нас, слава Богу, пока ещё нет.
Один из двоих был ростом прилично за шесть футов, [114] с плечами не про всякую дверь. В тяжёлых ладонях, как в колыбельке, покоился «Вепрь». Если кому интересно, «Вепрь» – это далеко не берданка, из которой дедуля-сторож бабахает солью по мелким воришкам, забравшимся в огород. Это очень мощный нарезной карабин. Модификация ручного пулемета Калашникова. Если в вас попадут из такого, то немногое, оставшееся от вас, улетит назад вместе с дверью.
Второй старик, морщинистый, словно печёное яблоко, невысоконького росточка и то ли русского, то ли не совсем русского вида, клацнул затвором «Тигра». Что такое «Тигр»? А всё та же снайперская винтовка Драгунова, отлично известная специалистам всего мира. Что конкретно делает с человеком снайперская винтовка, не надо никому объяснять. Маленький старичок управлялся с ней как с органическим продолжением собственных рук.
– Однако по-хорошему просим! – проговорил он зловеще.
И у обоих дедов были зоркие, очень спокойные, безжалостные глаза.
Вот это, между прочим, и называется – застать в полевом нужнике со спущенными штанами.
Ax, бедные братья Хулио и Бенджамин! Самое обидное, что, очнувшись от мгновенного столбняка, они с большим опозданием идентифицировали обоих. Маленького – просто узнали. Они видели его в день приезда: это он чуть не застрелил русского начальника expedition, это его с большим трудом утихомирил commander Skudin… Потом узнали и рослого старика. Его они ни разу не видели. Однако семейное сходство между ним и упомянутым commander’ом никакому сомнению не подлежало.
Братья было обрадовались, но одновременное движение двух стволов уморило их радость в самом зародыше.