Крадун по-прежнему молча поплёлся следом за ним, тщательно выбирая дорогу, чтобы не порезаться. Он был босиком.
Поскольку на широченной песчаной береговой полосе никто чужой не мог появиться незаметно, Коренга освободил Торона от попонки и пустил пса резвиться и гулять на свободе. Обрадованный кобель то отбегал понюхать травяной кустик, то задирал лапу у одинокого камня, то возвращался к хозяину, чтобы весело толкнуть его под руку носом. Коренга знай раскачивал гладкие рычаги, вращая добротно смазанные колёса. По слежавшемуся песку ему не составляло труда ехать со скоростью бодро идущего человека. Так что отстать от спутников он не боялся.
«А хоть бы и отстать. Я их себе в артельщики не выпрашивал…»
Он посмотрел на Торона, который, точно щенок в снегу, с разбегу кувыркался в песке, подвёртывая голову к плечу и падая на спину, – крылья, бесполезные для полёта, нимало не мешали ему в этой игре. Коренга невольно подумал, как хорошо было бы им тут просто вдвоём. Без галирадского оборванца, неизвестно что затаившего на душе, и угрюмой сегванки, полагавшей, будто незаметно поправляет лямки мешка.
Солнце поднялось уже высоко, близился полдень…
Коренга чуть повернул передние колёса тележки, подъехал к Эории и сказал ей:
– Ты невесела, госпожа. Хочешь, я тебя позабавлю?
Дочь кунса даже приостановилась.
– Чем же ты, хърный [34] , меня позабавишь? – бросила она презрительно. – Ноги свои покажешь? Так я их уже видела…
Коренга, давно отученный жизнью от лишней обидчивости, ответил:
– Если ты ненадолго придержишь шаг, госпожа, я покажу тебе кое-что такое, чего ты, может быть, и не видала.
– Стоило пускаться из дому, чтобы то и дело устраивать привалы! – буркнула Эория, продолжая идти. – Если устал, мог бы прямо об этом сказать! – Тем не менее ещё через десяток шагов она всё же остановилась и спустила наземь мешок. – Ладно, показывай, что там у тебя за диковина.
Насколько мог понять Коренга, добрые сегванские Боги наделили её силой и выносливостью на зависть любому мужчине. Он сам видел, как Эория гребла на «косатке» и не просила подмены. Но вот привычки бесконечно шагать, неся тяжёлый мешок, у неё не было, да и откуда бы? Лишь каменное упорство, примета морского племени. У неё и сам-то мешок явно сшит был людьми, понятия не имевшими о дальних пеших дорогах. Лямки сидели слишком близко друг к дружке, поясной перевязи, облегчающей груз, не было и в помине. Наверняка под рубашкой и кожаной свитой белые плечи уже покрылись саднящими красными полосами… Но разве она проговорится об этом?
Коренге пришлось сложиться в поясе и даже нырнуть головой под передний щит тележки, чтобы наконец вытащить длинный плотный чехол. Ещё некоторое время ушло на то, чтобы распутать добротно стянутые завязки. Эория наблюдала за действиями венна, тщетно пытаясь скрыть любопытство.
И вот наконец под руками Коренги расправила крылья большая птица, склеенная из тонких полосок луба и сквозистых [35] пластин блестящего, высушенного под гнётом рыбьего пузыря. От птицы тянулась бечева, намотанная на катушку.
Ветер по-прежнему дул ровно и сильно. Коренга поставил птицу на особый упор, отъехал прочь, разматывая натянувшуюся бечеву, затем повёл рукой вверх. Опыт в таких делах у него был немалый. Птица подпрыгнула, вильнула туда-сюда, стукнулась о песок хвостом раз, другой… И стала набирать высоту. Упругий ветер бил в полупрозрачные крылья, и они, выгибаясь, играли и переливались на солнце.
Летучая птица невольно притягивала взгляд. Эория следила за ней, запрокинув голову.
– Нашёл диковину, – всё же хмыкнула она погодя. – Я видела такие в прибрежных городах Саккарема. Там их покупают на торгу, чтобы потешить малых детей. Ещё чем удивишь?
– Прости, госпожа, – сказал Коренга. – Я знаю, ты была во всех уголках мира, а я только нос высунул из лесу на опушку. Я не удивить тебя думал, а позабавить, тоску твою отпугнуть.
Эория некоторое время молчала.
– Красивая безделица, – проговорила она затем, и Коренге померещилось, будто она слегка пожалела о вырвавшихся словах. – Похожа на рыб с прозрачными плавниками, которые выпрыгивают из волн в тёплых морях… Тех рыб не едят, – добавила она хмуро. – Костей больно много. Ты всё-таки удивил меня, венн! Какая подмога в дальнем пути от таких пустопорожних вещей?
– Будь эта игрушка немного побольше, она тянула бы мою тележку не хуже Торона, – сказал Коренга. – Тогда она была бы полезной. Как парус. Только с ней было бы нелегко управляться, большую просто так в руках не удержишь. И нужно ровное поле вроде здешнего, чтобы долго ехать в одну сторону, не то можно перевернуться. А выпустишь – она упадёт и сломается…
Эория заметила:
– Те летучие бавэшки [36] , что я видела в Саккареме, бывали ярко раскрашены, в отличие от твоей, серой. Зато их никогда не делают в виде птиц, они больше похожи на прямоугольные короба… Где ты купил свою забаву?
Коренга отвёл глаза:
– Я не покупал её, госпожа. Я склеил её сам.
– Сам? – Эория, хмурясь, посмотрела на Коренгу, потом на его хитроумно устроенную тележку и, не иначе, подумала о веннском кузнеце по имени Железный Дуб и о том, что жёлудь от дуба, как яблочко от яблоньки, недалеко падает. – Но тогда откуда привезли ту, с которой ты её делал?
Коренга густо покраснел, словно его вынудили к крайней, граничащей со святотатством, степени хвастовства.
– У меня не было изрбза [37] , госпожа. – Он вращал катушку, подматывая бечеву. Лубяные крылья дёргались в вышине, игрушка снижалась неохотно, дело требовало заметных усилий. Коренга неуклюже, торопливо попробовал объяснить: – Всякого ведь влечёт то, чего сам лишён… Я стал глядеть на людские ноги, на то, как бегают звери. И… однажды засмотрелся на птиц…
– Ты бы лучше сейчас на них посмотрел, да повнимательней, – вдруг совсем другим голосом сказала Эория.
И Коренга посмотрел. Только не на птиц, а первым долгом на Торона, привычно ожидая вестей и предупреждений именно от него. Кобель сидел в полусотне шагов впереди, сидел вроде спокойно, но весь вид его говорил: «Поторопился бы ты, что ли, хозяин…»