Эория соскакивала с последнего валуна, когда Коренга услышал хохот Ерша.
– Эй, девка! Ты его как, и в постель к себе на руках носишь?
Эория, не отвечая, усадила Коренгу на тёплый от солнца камень под тальниковым кустом и проследила, чтобы ему было на что опереться спиной. Он заметил, что она даже не запыхалась.
– Заморыш слаще добрых молодцев показался! – выкрикнул Ёрш. – А и не надобны ноги, когда всё в корень ушло!
Перекат стоял рядом с товарищем и скалил зубы на его глумливые шутки, только щека плясала так, что улыбка получалась дёрганая и дурная. Коренга обратился к нему и сказал:
– Объясни своему другу, этой зазубрине на чести сегванского рода, что госпожа пребывает под моим покровительством и защитой. А потому пусть он лучше рот-то закроет, пока я его совсем ему не зашил.
Ёрш сразу перестал хохотать.
– Ты? – спросил он затем, словно вообще впервые заметив существование Коренги. – Ты, колченогий, мне что-то вроде сулишь?
Перекат тоже оставил улыбаться, но медленнее. Коренга подумал о том, что вовсе ещё ни разу не слыхал его голоса и что если Перекат вдруг заговорит, так, скорее всего, заикаясь, и заиканием этим его небось наградил Змей, отчего он и помалкивает – ещё не привык. Коренга сказал ему:
– Передай, что охочие марать чужую честь обычно не ждут, что их за язык схватят.
Сорвав ветку толщиной в палец, он принялся обдирать её от коры. Упругая талинка стразу поняла, что за нужда в ней явилась у Кокориного сына, и легла ему в руку так, словно тут ей и было самое место.
– Я смотрю, – сказал Ёрш, – ноги тебе добрые люди уже обломали, да не всё отшибли, что следовало бы.
Коренга не остался в долгу.
– Скажите ему, что из ершей у нас уху варят, да и то выкидывают потом.
– Вот так, значит… Ну, щенок, пеняй на себя.
И сегван со зловещей неспешностью пошёл к нему, уже берясь левой рукой за меч в ножнах. Нет, он не собирался его обнажать, больно много почёта хилому, обнажённый клинок – это для настоящего дела, а тут достанет и ножен. Ими тоже руки и ноги можно переломать. А то голову и хребет разбить насмерть, если пощады вовремя не запросит…
Коренга посмотрел, как приближался Ёрш, и поднял взгляд на Эорию.
– Госпожа, – сказал он, – я тебе не жених и не брат. Дай мне кольцо с твоей руки, подарок отца, чтобы это он через меня его поразил.
Их глаза встретились. Сегванка смотрела на него сурово и строго. Она по-прежнему молча сняла с пальца тяжёлое серебряное кольцо и протянула ему, и Коренга сжал его в кулаке.
Торон безмятежно чесал задней лапой за ухом, только позвякивала цепочка на шее. По камням зашуршали близившиеся шаги: это Шатун с «живым узорочьем» тащили через россыпь тележку Коренги. Конечно, Шатун сразу понял, что происходило.
– Эй, – начал было он, опуская нос тележки и думая вмешаться, и в это время Ёрш, которому оставался до Коренги десяток шагов, рванул пряжку и ринулся вперёд, занося ножны для удара наотмашь.
Тальниковый прут свистнул в руке Коренги, как хлыст, и тоже наотмашь. Сегван точно напоролся на что-то, не добежав и подавно не ударив. Ножны с мечом вылетели из не кончившей замаха руки, словно у Ерша появились вдруг дела поважней, чем этот замах. Выпучив глаза, он схватился обеими руками за горло и невнятно забулькал и захрипел, а потом повалился на колени. Перекат попятился прочь.
– Кольцо подай! – резким, властным голосом приказала Эория. Она держала меч Ерша, перехваченный в полёте. – Да кадык вправь ему, недоумок!
Кому-кому, как не воительнице, было знать, чем опасен удар в кадык. Он может стать и смертельным, если вовремя не оказать помощь. И она умела приказывать. Такому голосу люди сперва повинуются, а уж потом начинают раздумывать, с какой, собственно, стати. Перекат склонился над сбитым дружком, отодрал от шеи его руки и сделал несколько резких движений. Ёрш перестал хрипеть и попытался встать хотя бы на четвереньки, но напуганное тело слушалось плохо. Перекат пошарил в прошлогодней жухлой траве и поднял кольцо. Когда он присмотрелся к нему, рот у обозного охранника начал потихоньку открываться. Он быстро посмотрел на Эорию. Её взгляд сказал ему, что он всё правильно понял. Перекат подал ей кольцо, припав на левое колено. Знаки Старшего Рода, во главе которого ныне стоял Сквиреп Чугушегг, ещё не были забыты береговым отродьем, редко вспоминавшим о море и Островах.
Эория протянула Перекату Ершов меч, хотя вполне могла бы присвоить: что с бою взято, то свято.
– А не укоротит языка, – пообещала она негромко, – уже против меня встанет.
Коренга снова вспомнил Ириллира и от души понадеялся, что этого не произойдёт. Перекат, от которого так и не дождались ни слова, подлез под руку Ерша и повёл его прочь. Эория подняла Коренгу и устроила его в тележке – не спеша, точно приглашая посмеяться любого, кому это покажется забавным. Никто смеяться не стал.
Коренга наполовину ждал, что очухавшийся и обозлённый Ёрш ближе к вечеру явится к нему с дружками, которые, вполне возможно, сыщутся у него в государевом стане, но этого не произошло.
– Благодаря твоей задиристости, венн, весь Нарлак скоро будет знать, кто я такая, – проворчала Эория. – Как бы в итоге не пришлось нам с тобой удирать отсюда вместо того, чтобы брюхо у костра греть!
«Нам с тобой», – отметил про себя Коренга. Значит, сегодня он уже не был для сегванки всего лишь обузой в пути и причиной негаданного расставания с отцом. Спасибо Змею хоть и на том. Он спросил:
– А ты разве предпочла бы, чтобы я промолчал и позволил ему тебя срамословить?
Эория пожала плечами.
– Срамные слова – не дым, глаза не выедят, – сказала она. – Иногда бывает не вредно и промолчать. Он бы покричал и забыл. Чего ради лишних врагов наживать?
Коренга мгновенно вскипел и едва не брякнул ей: «Вот и не заступайся, если меня кто-то обидит!» – но тут Эория вдруг улыбнулась и проговорила:
– Ну должна же я тебя поругать, венн, чтобы ты, храбрый, на пустом месте для драки повода не искал?
Коренга подумал о том, как редко она улыбалась. И ещё реже шутила. Гораздо чаще сулилась кому-нибудь голову отвернуть. Он сказал ей:
– Я не замечал, чтобы ты скрывала кольцо. Или хоть жуком [47] внутрь его поворачивала. А мне, чтобы ты потом не ругала, надо бы наперво знать, о чём можно говорить, о чём нет. Мне же ничего о тебе неведомо. Вот и прозываешься ты вроде не по-сегвански, а скорей по-аррантски, а отчего так, не говоришь.