– Непременно спрошу, – пообещал конис. Горячность Коренги явно забавляла его. – Слышал я от сольвеннов, будто вы, лесовики, не горазды языками болтать… Теперь вижу – клевещут. Знатно, стало быть, порадуешь моего учёного гостя… А вот, кстати, и он.
Аррант стремительно шагнул в круг света перед шатром кониса и оказался отчасти похож на всех аррантов, допрежь виденных Коренгой, – в той же неуловимой мере, в какой похожи один на другого все халисунцы, или вельхи, или сегваны. Вроде и разнообразен внутри себя каждый народ, а с другим ведь не спутаешь. Вот и арранту была присуща обычная для его племени благородная правильность черт, высокая, почти без седловинки, переносица и вьющиеся волосы цвета ржаной соломы. Только виски – совсем белые. Ещё Коренга заметил, что гость кониса, хоть и числился таковым, явно проводил время не в праздности. Как и сам государь, он имел вид человека, третьи сутки проводящего на ногах. Бритый подбородок арранта облепила неряшливая сивая щетина, отчего сделался заметнее шрам на щеке, зелёные глаза провалились. Он на ходу вытирал руки краем длинного полотенца, середину которого держал бежавший за ним чернокожий слуга.
– Я думаю, ты можешь не опасаться мора, – как равный обратился он к Альпину. – Я вправил не один десяток суставов и перебитых костей, люди страдают от холода, многие напуганы до такой степени, что собственного имени сразу не вспомнят, но никаких вредоносных поветрий я пока не… – Он заметил Коренгу и осёкся на полуслове. Потом спросил: – Так у тебя здесь венн?
– И не только, – улыбнулся Альпин. – Смотри, чей путь к моему очагу озарил Священный Огонь. Это мой старший брат, Баерган.
– Баерган. – Аррант с непонятным трудом оторвал взгляд от Коренги и поклонился Шатуну. – А ведь я тебя видел когда-то, добрый господин мой, – проговорил он осторожно, словно не был уверен, как будут восприняты его слова. – В Кондаре. Это было давно…
– В Кондаре? Не обессудь, но я, как твои несчастные подопечные, тоже сразу не припомню… – Шатун улыбнулся и указал на шрам, рассекавший щёку арранта. – Надеюсь, это не я оставил тебе украшение? В те времена я не дурак был помахать кулаками…
Аррант ответил:
– Мы виделись мельком, и я ничем не успел прогневать тебя.
– Зато теперь многие сильные люди боятся навлечь на себя гнев моего гостя, – сказал конис Альпин. – Потому что правители приходят и уходят, а мудрецы остаются. Перед тобой, брат, знаменитый Эврих из Феда, советник нашего солнцеликого родича Мбрия.
Они говорили то по-нарлакски, то по-аррантски, и Коренга далеко не всё понимал, однако имя Эвриха из Феда показалось ему не совсем пустым звуком. Он где-то слышал его, причём недавно, но вот где?..
Слуги между тем раскладывали кругом огня ковры и нарядные многоцветные войлоки, выносили подушки, стелили прямо на землю скатерть. Нынешние нарлаки давно жили в деревнях и городах и строили каменные дома, переходившие от отцов детям, но предки народа были кочевниками. А потому у нарлаков, особенно среди знати, считалось добрым делом хранить старинный обычай. И даже те семьи, которые в каждодневной жизни предпочитали стулья и столы, свои свадебные и поминальные пиры справляли именно так – на земле.
«Я-то дома хвастаться собирался, как с сегванским кунсом беседовал, – запоздало изумляясь себе самому, подумал Коренга. – А трёх дней не прошло – с самим конисом нарлакским хлеб преломляю. Расскажи кому такое, ведь не поверят. Да и правильно сделают…»
А вот в то, что государь конис с гостями хлебал точно такое же ячменное варево, как и все в его стане, – в это дома у Коренги точно поверили бы. Ещё и похвалили бы такого праведного вождя.
Отведав густой, горячей, душистой похлёбки, Коренга понял, что ничего более вкусного в своей жизни совершенно точно не ел. Но не успел он третий раз сунуть ложку в рот, когда к нему обратился хозяин.
– Друг мой, – сказал Альпин, – ты хотя и не оказал себя скрытым виллином, избравшим пешее странствие, на что намекал нам твой украшенный наколками спутник, я всё же не сомневаюсь, что твоя история на диво поучительна и занятна, как для нас, так в особенности и для нашего учёного гостя. Прошу тебя, поведай нам её прямо сейчас, пока сытость не отяготила наши животы, а разум не опутала сонливость.
«Мог бы и до завтра повременить, – мысленно возроптал Коренга. – Повесть моя не молоко, небось не прокиснет…»
Над похлёбкой завивался помрачающий сознание душистый парок, но Коренге подумалось, что и кониса можно было понять. Не каждый день ведь встречаешь безногого молодого парня в тележке, сопровождаемого пусть и не кровным симураном, но как-никак тумаком.
А ещё он заметил, какими внимательными, почти хищными стали зелёные глаза арранта, и покосился на Эорию. Оказывается, сегванка тоже отставила мису и, вытащив из поясного кармашка гребень, снова взялась чесать блаженно раскинувшегося Торона. Вычесанный пух она убирала в опрятный полотняный мешочек. И правильно, не дело ведь, чтобы перед шатром правителя ветер гонял серые и бурые ошмётки. Ещё на скатерть, чего доброго, залетят.
– Государь конис и ты, сын благословенной земли… – подбирая слова, начал Коренга по-аррантски. Он по недомыслию полагал, что гостю Альпина будет приятен звук родной речи, но ошибся. Эврих почти сразу перебил его.
– Встречал я веннов, изъяснявшихся по-аррантски куда бойчее тебя, – бросил он раздражённо, словно Коренга был чем перед ним виноват. – Повествуй лучше на своём языке, а я буду толмачить!
Сказано это, к полному изумлению Коренги, было по-веннски. Аррант владел правильной речью умело и без запинки. У него был выговор уроженца западных чащ. Такого не нахватаешься, общаясь с заезжими купцами. Впрочем, как следует поразмыслить об этом Коренге было некогда.
– Не гневайся на меня, если я выхожу совсем не так хорош, как некий мой соплеменник, встреченный тобой раньше, – проговорил он смиренно. – Есть в бору красные сосны, есть и кривые коряги. У нас полагают, они тоже хоть на что-нибудь да могут сгодиться!.. А дело было семь лет назад, когда я ничем ещё не отличался от других ребятишек, а у моего батюшки истёк срок вдовства…
Краем глаза Коренга заметил, как Эория вскинула голову и смерила его взглядом. Потом вновь склонилась к Торону. Коренга лишь вздохнул про себя.
– В тот год, – продолжал он, – я узнал Посвящение. И мой батюшка счёл, что пора уже мне побывать в роду Жаворонка, где по весне должна была наспйть [53] новая девка. У нас ведь так заведено, чтобы отцы показывали своих подрастающих сыновей матерям новых девок, чтобы те знали, кто может через несколько лет прийти к ним за бусами… Да ты, почтенный аррант, должно быть, сам это знаешь лучше меня.