– Почему ты так думаешь?
Улыбка Эории растеряла последние крохи веселья.
– А потому же, венн, почему многие калеки так не любят здоровых. Короба ирезейцев тяжеловесны и неуклюжи, они только и ждут, как бы рухнуть на камни, а виллы – воистину Крылатый народ, они летают на симуранах, живущих одной волей со всадниками, и только слепой не поймёт разницы. Вот почему!
Мимо проплывали скалистые берега, сложенные пластами разноцветного камня, от почти белого до чёрного, от буро-красного до зеленоватого. Эти пласты лежали где ровно, где круто падали в воду, ни дать ни взять сломанные и вздыбленные неведомой силой, да так и застывшие. Гоня вперёд лодочку, Коренга невольно задумывался, что же за битва Богов могла так исковеркать земные слои… И вдруг его осенило.
Он даже перестал грести, так велико было постигшее его понимание.
– Я понял, – сообщил он Эории.
Сегванка выпрямилась в лодке, с весла падали капли в спокойную воду, попахивавшую тухлым яйцом.
– Что понял, венн?
– Помнишь старую дорогу? Которая из ниоткуда в никуда пролегла? – принялся торопливо и сбивчиво объяснять Коренга. – Её под конец ещё вроде как разорвало и сдвинуло?.. Помнишь, там скалы были, точно ошмётки каменной пены?.. Их не с юга бросало, как я сначала подумал. Они отсюда, с гор, прилетали, пока здесь всё кипело. А потом просто кусок земли откололо… Ну, как льдину на Светыни весной… Откололо и повернуло, и этот кусок так до сих пор и стоит…
Воительница с сомнением пожевала губами.
– На островах Меорэ мы видели, как трескается земля, распираемая подземным огнём, но даже там не происходило подобного… – Подумала и добавила: – Зол ты врать, венн. Льдины на реке… Выдумаешь тоже.
Коренга запальчиво возразил:
– Если бы подняться на коробе и посмотреть на равнину, ты увидела бы, что я прав!
Сказал и осёкся, сообразив: подними Эорию на коробе, она бы только море и высматривала вдали.
Сегванка долго молчала, потом отозвалась:
– Вот заберёмся на какой-нибудь перевал, оттуда поглядим.
Как же досадовал Коренга, что высокие перевалы были ещё далеко, а взлететь к тучам на коробе вроде ирезейских ему так и не довелось! Вот бы прямо сейчас послать в небо Торона – и его глазами обозреть необъятно распахнувшийся мир!.. Хозяйка Судеб продолжала казнить Коренгу мечтой о полёте, его, лишённого даже дара хождения. Да попутно ещё разводила со всяким, способным дать маломальское наставление или совет… Вот и нарлакский парень, который мог одним словом подтвердить или опровергнуть осенившее его понимание, воссел к Священному Огню вместе с душами своих предков, не расспросишь его теперь. И даже Торон, не выучившийся летать, – даже он за что-то жестоко терпел, хотя был, как и его хозяин, виновен лишь в том, что появился на свет. Коренга тщетно гнал от себя мысль о перебитой кости, которая вполне могла не срастись. Или срастись криво, так что крыло никогда не наберёт даже своей прежней силы, не позволит Торону хоть ради забавы подпрыгивать на два-три шага с разбегу, – так и останется торчать кривым мёртвым сучком…
То, что сулит принести величайшую радость, на самом деле оказывается чревато и величайшей бедой. Коренга ощутил, как в груди распухает тяжёлый больной ком, и посмотрел на Торона.
Тот следил за ним взглядом, положив голову на борт «душегубки». Прежде блестящая шерсть выглядела тусклой даже там, где её удалось отчистить от крови, а всегда ясные, разумные глаза были больными, тоскливо-напуганными и какими-то покорными, словно пёс понимал свою участь и тянулся к хозяину попрощаться…
– Ничего себе!.. – вдруг сказала Эория. – Хёггов чешуйчатый срам и волосатое брюхо!.. Ты только посмотри, венн!..
Коренга вскинул голову – и тут же на время забыл обо всех своих горестных размышлениях. Озеро всё так же вело их к востоку, а по берегам медлительно шествовали горы. Ну, то есть ещё не те снеговые пики с лежащими на плечах облаками, что высились впереди, в недосягаемом далеке, но уже и не более-менее отлогие холмики, к которым лепился Ирезей. В этом месте озеро плавно поворачивало к югу, лодки обогнули очередную гору, возносившуюся из воды стосаженным обрывом ломаного гранита…
И Коренга увидел могучую крепость, венчавшую одну из дальних вершин. Разновысокие башни вырастали из отвесных утёсов, врезанные в них с тем же сверхчеловеческим совершенством, с каким приникали один к другому камни старой дороги. Зрелище было таково, что Коренга оставил грести посередине замаха. Время, Погибель и непогоды изрядно потрудились над крепостью, обрушив макушки иных башен и местами проломив стены, и всё это дрожало и колебалось в сизой пелене, потому что замок… дымил. Из него не валили плотные клубы, как бывает во время пожара, – скорее, примерно так курились бы головни дома, сгоревшего накануне. Внутри каменных башен давно отпылали все деревянные части, превратив их в огромные дымоходы, и они источали тяжёлый серый угар, медленно уносимый ветром…
Замок был мёртв, в некотором смысле даже мертвей Фойрега, погребённого под Огненными увалами. Там, на увалах, давно вырос добрый зелёный лес, там хотя бы под Голубой Луной воскресала некая жизнь, сберегаемая чудом Богов. Здесь же, как много веков назад, полновластной хозяйкой оставалась Смерть, упавшая из-за звёзд…
– У нас на Островах, – сказала Эория, – тоже есть дивно изваянные скалы и целые горы. Я сама видела троих братьев, обнявшихся по колено в воде. Издали ты узришь юных героев, непреклонно заступающих путь ледяным великанам. А обойдёшь на «косатке» – и нет ничего, кроме камня, разломанного прибоем и непогодой. Знаешь, венн, мне ведь рассказывали о девках, топившихся от несбыточной любви к каменным храбрецам…
Коренга вздрогнул, моргнул, очнулся и понял, что в дымных башнях вдалеке Эория не увидела работы древних зодчих. Для неё это была причуда творения. Крепость на вершине горы постепенно отодвигалась назад, всё более высокие отроги хребтов мало-помалу заслоняли её. Коренга снова и снова оглядывался через плечо. Ему делалось не по себе от вида серого дыма, который переливался через стены и медленно тёк вниз по склонам, но не смотреть он не мог. Потом разрушенные башни совсем скрылись из виду.
…Нет, за прибрежными скалами не хоронились одетые зеленью поляны, какое там знаменитые сады Ирезея. Здесь не рос лес, здесь нечего было делать заблудившемуся Кокориному потомку…
Коренга грёб вперёд.
Ирезейское озеро уводило далеко в глубь горной страны. Эория только поспевала подправлять карту. Озеро делалось то шире, то уже, сворачивало то на юг, то на север… А потом кончилось.
Обрывистые берега становились всё круче и неприступнее, они с трудом позволяли найти место для ночёвки… Пока однажды утром впереди не возникла отвесная ледяная стена, соединявшая берега.