В подъезде же было тепло и уютно, ковровая дорожка по ступенькам, синяя, с желтым бордюром, новая совсем, интересно, кто это положил? Или вот кадка с сансевьерой, в простонародье – щучьим хвостом. Занавески... новые половички, все одинаковые.
Перемены были приятны и вместе с тем раздражали, они словно бы лишали Дашку возможности вернуться в дом ее прошлого, ею оставленный, отложенный ненадолго.
Зато в квартире все по-прежнему. Пыльно очень, грязно и специфический запах нежилого помещения. Лампочка не работает, на обоях – черное пятно и подоконник вздулся, наверное, затекало по осени. В ванной на стене плесень появилась. И в «Истории государства российского» Карамзина страницы склеились.
Дашка долго ходила по комнатам, вспоминая, примечая малейшие изменения и удивляясь тому, сколь много их случилось за два года. Ремонт, определенно, понадобится. Впрочем, деньги есть, да и Серж, если надо, поможет.
На следующий день она отправилась по искомому адресу, ей нужно было убедиться, что со шкатулкой все в порядке.
– Ах, это вы, – дверь открыла некрасивая сгорбленная старуха с крючковатым носом и черными, с поволокой глазами. – Вы проходите, проходите... такое горе, такое горе... но вы не волнуйтесь, я в курсе Левушкиных дел, в курсе...
В темной прихожей было пусто, не считая табурета в углу, да пары черных галош под ним.
– Позволите? – старуха требовательно протянула руку, и Дарья вложила бумажку, выписанную в прошлый раз. – Ну да, третий, третий нумерок. Левушка очень его любил. Ах, говорил он, Сарочка, только погляди, какие мастера были, не чета нынешним. Но вы не волнуйтеся, не волнуйтеся, он же только мне и показывал, а там, внутри, все согласно переписанному. Ожерелье на сто семьдесят восемь розовых жемчужин, размером...
Старуха принесла шкатулку откуда-то из глубин квартиры, и вслух перечислила содержимое, подробно описывая каждую вещь. Все было на месте, все было цело, кроме уважаемого Дарьей Льва Антоновича, который, по словам старухи, уж десять дней как преставился.
– А вы не желаете продлить контракт? – Дарья, подняв на ладони хризантему, поднесла ее к свету. Привычно вспыхнули желтым пламенем лепестки, заиграли всеми оттенками золота. – Я готова платить.
– Ах, дорогой мой человек, когда б вопрос стоял только в деньгах... но Левушка мне говаривал: смотри, Сарочка, главное в нашем деле доверие не обмануть, репутация – вот настоящий хлеб. И сколько лет он работал? И разве ж была хоть одна жалоба? Хоть одно нарекание? Нет, Левушку берегли, Левушку рекомендовали! – старуха воздела кривой палец к потолку. – Но разве ж эти рекомендации там примут? Нет.
– Я вам доверяю.
– Вот! Доверяете! Вы беспечны, вы поглядите на меня, сколько мне осталось? И могу ли я гарантировать, что завтра не умру? Или послезавтра? Или через месяц? Или то, что договор наш будет соблюден после моей смерти? Или рекомендовать вам иного человека, который заслуживал бы доверия? Нет, нет и нет... Левушка один такой был. Берите, уходите и мир с вами.
Мира в Дашкиной душе не было, какой мир, когда она совершенно не представляла себе, что делать с сокровищем, которое несла домой в обыкновенной матерчатой авоське.
Весь вечер она перебирала жемчуга и планы: сберкасса, почта, сейф в квартире. Вариантов было много, но ни один из них не устраивал Дарью на все сто процентов. А оставлять шкатулку в квартире она не решалась, и не столько из опасения кражи, сколько из смутных предчувствий, прижившегося недоверия ко всем и вся. В тот день она так ничего и не решила, а на следующий состоялось сразу две встречи.
Первой появилась Анька, за прошедшие два года племянница стала выше, массивнее в формах и громче голосом. А манеры остались прежними, и взгляд этот, наивно-детский, и неподдельная радость... а вот из нового был живот. Он выпирал шаром идеальных очертаний и пугающих размеров, выдавая то специфическое положение, в котором пребывала Анна.
– А ты не писала, что вышла замуж, – зачем-то сказала Дарья, лихорадочно вспоминая содержание полученных писем, последнее из них было пятимесячной давности и касалось дел пустяковых.
– Я и не вышла, – ответила Анька, устраиваясь на стуле. Подхватив со стола зеленое, пробитое мелкой точкой парши яблоко, она вытерла его о платье и впилась в сочный бок. – Понимаешь тетя, так уж получилось, что...
– Понимаю.
Она и вправду понимала. Ну почти понимала, а скорее не желала снова влезать в хитросплетения чьих-то жизней, от Дарьи далеких и оттого совершенно неинтересных.
– Вот, хоть ты... а то эти только и зудят, и зудят, – она ела яблоко, громко чавкая, брызгая светлым соком и хлюпая заложенным носом. – Лизка особенно, совсем от нее покоя нет. Еще не приходила? Ну так появится. Ей от тебя поддержка нужна, будет про аморалку бубнить.
– А тебе?
– Что мне?
– Что тебе нужно?
– Ну... просто... повидаться. Я ж давно уже... и письма ты редко пишешь. А тут тоска смертная, прям хоть вой, хоть вешайся. А вообще ты как, на пенсию не собираешься?
Дарья онемела. Пенсия? Да о какой пенсии может идти речь, когда она только-только начала разрабатывать новую идею, перспективную, интересную, захватывающую.
– Ну да, ты ж еще молодая, – все Анькины мысли отражались в ее глазах, ярко-голубых, наивных, доставшихся от матери, которую Дарья вдруг возненавидела, именно сейчас, спустя столько лет, возненавидела. – Я ж просто одна... подумала, что если с ребенком чего помочь... или вот в роддом.
Разговор закончился ничем, Анна еще некоторое время сидела, поедая яблоки, рассуждая о жизни и взаимопомощи, а Дарья думала, что за два года изменились не только подъезд и квартира, но и люди.
Второй же визит случился спустя часа полтора после первого, и снова подтвердил мысль о переменах. Появившаяся на пороге квартиры блондинка мало чем напоминала девушку с зонтиком и свертком, либо же скромную невесту в белом гипюровом костюме из местной мастерской. Она была высокой и холеной, уверенной в себе и собственном превосходстве над Дарьей.
Смешно.
А Серж постарел, поседел в полголовы и обрюзг еще больше. Круглый живот его мало отличался от Анькиного размерами, пухлые руки торчали из коротких рукавов рубашки, а узел галстука подпирал три мягких подбородка.
– Доброй ночи, – сказала блондинка, протягивая коробку из кулинарии. – Ничего, что мы без предупреждения? По-родственному.
– Ничего, – ответила Дарья. Родственных чувств к этим двоим у нее не возникло.
– Мы очень рады, что вы наконец вернулись домой. Признаться, я так переживала, и Серж тоже весь извелся.
Взгляд ее меж тем шарил по квартире, словно бы прицениваясь, примеряясь, выискивая. И Дарье чудилось, что еще немного и он нахально, проникнет сквозь плотные дверцы шкафа, на которых белым пятном проступал ожог, и дальше, за толстые тома, убранные за ненадобностью, под старый халат из байки и наволочку к черному блестящему, несмотря на прошедшее время, дереву.