Антошка отвлечен и увлечен очередным листом бумаги, который срочнейшим же образом должен разрисовать. Олег рассеян, словно происходящее его не касается. А Верка зла. Она набирается злости постепенно.
Сначала вспыхивают щеки, болезненные пятна румянца на желтой коже кажутся ожогами. Вот начинает дрожать нижняя губа. Вот глаза загораются яростью.
Вот рот открывается, и Верка заходится криком:
– Почему она? Почему?
– Потому.
Его слова раньше было достаточно. Но теперь Верка изменилась. Наркоманка и дура, но опасность чует верхним, звериным чутьем.
– Она же потом появилась. После… она ничего не делала. А ты ее хочешь… обещал, что я… Антошка!
Антошка складывает лист пополам. Смотрит. Сначала на Верку, потом на Вареньку.
– Хочешь, я тебя нарисую?
– Верочка, – Олег обнимает сестру, прижимает к себе, гладит по голове, словно маленькую. – Верочка, все совсем не так, как ты подумала. Вы тоже будете жить. Хорошо жить. В настоящей квартире и так, как захочется.
Мычит, пытаясь вырваться из братских объятий, но Олег держит крепко.
– А она будет играть роль. Просто роль. Еще пару лет и…
И ты сдохнешь, несчастная наркоманка. Наркоманы долго не живут. Наркоманы опасны. И даже когда Верка успокаивается – это им всем кажется, что она успокоилась, – Варенька понимает: ненадолго.
Нужно что-то делать. Что?
И тогда Варенька вспомнила про письма.
Жаль, что нельзя было действовать сразу – Антошка и Олег заподозрили бы неладное. Антошка и Олег быстро забыли о ссоре. Антошка и Олег вознамерились вылечить маленькую тварь, как будто излечение возможно.
Возможно, но опасно. А если кто-то проникнет в Веркин бред? И поймет, что это совсем не бред? Тот-кого-нельзя-ослушаться понимал опасность, но почему-то ждал.
И тогда Варенька поняла: он стареет. Ему уже неудобно на дороге, ему охота спокойного логова, теплого и уютного, волчицу под боком и чтобы кто-то другой, послушный, приносил добычу.
Он, зная о своей слабости, боится нападать.
Он ищет повод.
И Варенька дала ему этот повод.
Поездка в деревню. Старуха. Фотография вместе с Веркой – посмотрите, мы ведь подруги. Ночь. Обыск. Стопка белых конвертов, перевязанных бечевкой. Все брать нельзя, но все и не нужны. Хватит трех. Путь домой.
Встреча. Разговор.
– Вот оно как. – Тот-кого-нельзя-ослушаться читал письма сосредоточенно. – Ну и дура… славы, значит, захотелось? Известности? Ничего, я тебе устрою известность. Стишки она пишет… книгу… идиотка несчастная, совсем мозги расплавила!
Вдруг повернулся, уставился на Вареньку.
– Смотри, если я узнаю, что письма фальшивые…
– Письма настоящие, – возразила она.
Письма – да. Конверты – нет. Белые-белые, чистые почти, разве что вырезанный из газеты адресок этой газеты впечатление портит.
И Верка отпираться не стала… сначала. А потом ее уже не слушали.
– Вспоминаешь? Вспоминай-вспоминай, – тот-кого-нельзя-ослушаться недобро усмехнулся, отпуская Вареньку. – А заодно вспомни, что с тобою сделаю, если денег у твоего хахаля не найду.
Ничего. Ничего не сделает, потому что стар и слаб, потому что руки у него дрожат и колени тоже. Потому что единственное утешение слабости – угрозы, которыми он сыплет направо и налево.
– Ну все, иди, иди… – сказал он, доставая из сумки прибор. – Дальше уже я сам. Нет, стой. Блоха отдай. Иди сюда, маленький… слушай, почему он так тебя не любит? Неужто и вправду натуру чует?
Варенька вышла из переулка, бегом обогнула желтое здание, нырнув в неприметную арку. Прижалась к стене. Только бы этим путем пошел… только бы…
Повезло.
Она шла за ним до самого дома, с каждым шагом убеждаясь в верности своей догадки. Старик слаб. Старик расслабился и слишком уж сжился с маской. Старику и в голову не пришло, что Варенька решится на слежку. Ошибка? Определенно. А за ошибки надо платить.
Теперь Варенька знает, где он живет на самом деле.
И сможет вернуться. Например, завтра.
И на этот раз трубку взяла Агнешка. Так уж получилось, что телефон – Агнешка уже тихо ненавидела этот, в сущности, безобидный кусок пластмассы – сам лег под руку и требовательно зазвонил. А Семен спал. И вообще Семен хотел вычеркнуть Агнешку из игры, а это было неправильно. Поэтому, зажав динамик пальцем, Агнешка выбралась из дому.
Больше всего она боялась, что Семен проснется или что звонивший не дождется ответа.
– Алло?
– Привет, баскетболистка, – раздалось веселое. – Вы все еще вместе? Странно, что он не захотел о тебе говорить. Ну да мужики порой тупые… даже в большинстве случаев тупые. Вы уже переспали?
– Не твое дело.
– Не мое, – охотно согласилась Варенька. – Мне просто интересно. Со мной он переспал сразу, и это было так себе. Не скажу, что впечатления незабываемые. Хотя в любви клялся. Тебе еще нет? Странно. Они все сначала в любви клянутся, а потом повод ищут, чтобы сказать себе, что та клятва ненастоящей была.
Агнешке пришлось сжать зубы, чтобы не зарычать от злости. Да что эта шлюшка себе позволяет? Подумаешь, пару раз переспали…
Именно. И далеко не пару раз. И неизвестно, как и что там было на самом-то деле. И вполне может получиться, что Семен врет.
Стоп. Это Вареньке нужно, чтобы Агнешка так думала. А она не будет думать. Не будет, и все тут!
– Чего тебе надо?
– Мне? – притворно удивилась Варенька. Агнешка прямо-таки видела и довольную улыбку, и хитроватый блеск в глазах. Между прочим, ни разу они не красивые, выпученные, как у рыбы-телескопа. А нос и подбородок мелкие чересчур. И вообще Варенька на болонку похожа, такая же избалованная и бесполезная. Только еще и опасная. Бешеная.
– Мне, милая моя гулливерша, ничего не надо. Я вообще звоню, так сказать, по доброте душевной. Таки Семен мне не чужой…
Спокойно.
– …и тебя, глупую, как-то жаль, помрешь ни за что.
– Ну это как сказать.
Варенька пропустила реплику мимо ушей.
– Ты ведь такая добрая, отзывчивая, говорливая. Старичков жалеешь, особенно если с собачками. Ну да, старички с собачками – существа безобиднейшие.
Он сам подошел. И трость уронил, а Агнешка, которой до жути надоело в машине сидеть, выскочила и подняла. А старик – не такой он и старик, просто хромает сильно – сказал спасибо. Он вообще очень вежливый и интересный.
Но Вареньке откуда знать об этом?
– Небось про море рассказывал? Калькутта, остров Пасхи, пролив Дрейка и мыс Надежды… а русалку показывал, да? На левой руке. Такая мясистая, ну почти как ты в старости.