И было больно…
Было жаль ее, непередаваемо, невыносимо, и оттого эта собственная жалость казалась Илье ненастоящей. И наверное, он хотел бы, чтобы женщина, сидящая напротив, исчезла. Вместе с проблемами, прошлым и будущим, вместе с колючками и ненавистью, за которой прятались страх и боль. Вот тебе и оболочка для стервы.
Дашка вздохнула и, закусив палец, отвернулась. Дашка остро чувствует чужое горе и теперь, верно, перебирает нанесенные обиды, готовится терзаться угрызениями совести.
– Хотите знать, что было потом? – Магда подперла острый подбородок кулаком, оскалилась улыбкой. – Потом он меня посадил на цепь. Ну или в клетку. Запер, короче говоря. А и вправду, зачем мне свобода, когда у меня и так все есть. Он даже почти и не бил, так, съездил пару раз по морде и пригрозился живьем похоронить, если еще раз попробую выкинуть что-нить этакое. Я поверила. Он, знаете ли, умел быть убедительным.
– Я… я бы тебе помогла, если бы знала… я бы…
– Ты бы ничего не сделала, плюшевая девочка. Хотя нет, фарфоровая, – Магдин пальчик вытянулся в сторону Юленьки, то ли обвиняя, то ли просто указывая на ту, что, по Магдиному мнению, жила слишком хорошо. – Ты фарфоровая, как те куклы, которых твоя бабка собирала… и как они – беспомощная. Ты когда-нибудь осмеливалась хотя бы слово поперек Стефы сказать? Да ладно, не красней, я такая же, я тоже принимала все как должное. А что, раз подзатыльник, два подзатыльник… и со временем начинаешь думать, что так оно и правильно.
– Лучше расскажите, как вы убили Грига, – оборвал поток откровения Баньшин. И по столу ладонью хлопнул, подняв серое облачко.
– Что? – худое лицо Магды вытянулось еще больше. – Что ты сказал?
– Как вы убили Григория Потешникова?
– Это какая-то ошибка, это…
– Это не ошибка, – сказал Илья. – Это не ошибка и не фантазия, и еще – она Грига не убивала. Она от него прячется, ведь так?
Короткий кивок, беспомощный взгляд, обращенный на типа, который появился вместе с Магдой. Молчаливая свита, крепкий тыл.
– Кто-то убедил ее, что Григ жив, верно? Кто-то, кто совершенно точно знал, что врет.
Ну вот и он, момент сомнительного триумфа, с удивлением, сомнением во взглядах, с молчанием нервным и ожиданием, что тянется и тянется театральной паузой. Нет, неудобно чувствовал себя Илья на подмостках, не умел он притворяться да играть, а потому быстро, пожалуй, чересчур уж торопливо, заговорил:
– И убийство Шульмы совершили, чтобы ее запугать, подчинить и заставить слушаться.
Пафосно звучит, помпезно, осталось еще руку вытянуть, как подобает римскому сенатору при публичном выступлении.
– Зачем? – Магда задала вопрос шепотом и рот ладошкой прикрыла.
– Затем, что пугать вас выгодно. Затем, что держать испуганной тоже выгодно. Затем, что кому-то захотелось вернуть прошлое, чтобы обеспечить теплое будущее.
– Илья, хватит мурыжить! – Дашка откинулась на спинку стула, и тот жалобно хрустнул.
– Я не мурыжу, я по порядку хочу. Юля, на чье имя открыт второй фонд?
К счастью, ответила быстро и без слез.
– Магда. Он сказал, что Магда Салопина. И что именно для этого бабушка тогда приходила… и еще, что о деньгах Магда не знала. Бабушка не хотела давать в руки и сразу. Бабушка поставила условие – двадцать пять лет.
– Итак, в двадцать пять лет Магда станет богатой. То есть получит возможность распоряжаться деньгами… если, конечно, сможет ими распоряжаться. Бывают случаи, когда человека признают недееспособным и назначают опекуна из числа ближайших родственников. И уже опекун фактически получает доступ ко всему имуществу. Именно на это и рассчитывал ваш супруг. Да, да, супруг… вы же не развелись, верно? Но могли бы, ведь вы снова собирались замуж.
Кивнула, медленно, неестественно медленно, как человек, из последних сил пытающийся контролировать каждое свое движение.
– Вы бы рассорились с сестрой. Более того, она бы вас боялась. А других родственников у вас нет.
– Он… он не мог. Он бесхребетный совершенно. Подлый, но бесхребетный. Он и не знал-то…
– Ну, на самом деле ваш супруг знал куда больше, чем вам кажется. Вы думали, что контролируете его, а на самом деле все наоборот – он вас контролировал. Он за вами следил. И не только за вами… Вы никогда не пытались узнать, как давно он в городе?
Нет, не пыталась, по лицу видно, что не пыталась, – уж больно растерянное. Верно, ей и в голову мысль не приходила, что алкоголик-наркоман мог обмануть.
– А он в городе уже давно, года три, – заговорил Баньшин, поглаживая сотовый. – Может, и больше, но с полгода назад его пытались привлечь за мошенничество, подделку документов. Фирма «Карзун». Доказать ничего не удалось, но в поле зрения Салопин попал. И вот что удивительно, с фирмы-то, в которой проработал почти два года, он уволился и практически сразу отыскал новую работу. Частное предприятие «Будильник».
Юленька встрепенулась и выдала:
– Так это же… Илья, это же…
– Да, то самое предприятие, что принадлежит твоему отцу, который одновременно является попечителем и распорядителем фондов. К слову, занимается фирма совсем не компьютерами.
Вот так просто, точнее, очень даже не просто. Сложно, хитро и почти на грани фола, а потому красиво.
– Этого быть не может! Это… это ерунда какая-то! – Магда вскочила. – Вы же не… не думаете, что я… что я…
Она отступила, вытянула вдруг руки, словно пытаясь коснуться чего-то или кого-то, невидимого для прочих, и в следующее мгновение упала навзничь. Глухо, тяжко, с деревянным стуком, будто и не человек вовсе.
Это не было приступом эпилепсии, это вообще не походило ни на одну из известных Илье болезней: Магда просто лежала, неподвижная, побелевшая, неживая с виду.
– Отойдите! – с неожиданной злостью сказал очкастый, падая на колени. – Окна шире откройте, балкон, ей воздух надо.
Подчинились.
– Может, ей «Скорую»? – осторожно предложил Беньшин.
– Это нервное, истерическое, – Петр расстегивал пуговицы на Магдиной блузке, растирал пальцы, гладил щеки, склонившись, шептал что-то. – Просто уйдите. Пожалуйста. Ей нужно немного времени. И тишины. Всего полчаса… подождите на улице. Пожалуйста.
Вниз по лестнице, медленно, с надеждой, что остановят, позовут назад и объяснят, что ничего страшного не случилось.
Юленька очень хорошо помнила вот это ощущение спуска, когда этажей не так и много, но лестница никак не заканчивается. Ступенька за ступенькой, площадка за площадкой, белый свет на сером бетоне, розовые стены… Нет, здесь, в подъезде, стены были темно-синие, слегка облезшие, но все равно яркие. А розовые – в больнице, в той, в которой умерла бабушка, а до нее – Зоя Павловна.
– Юлька, а Юлька, – шепотом поинтересовалась Дашка, склоняясь так близко, что рыжие космы ее щекотнули лицо. – А ты и вправду не знала ничего?