Мы, Франсуа Антуан де Ботерн и Жак Лафон, обследовав вместе со всеми вышеупомянутыми егерями сие животное, установили, что в холке высота его равна 3 футам, длина от носа до кончика хвоста – 5 футам и 7,5 дюйма, вес составляет 130 фунтов, что показалось нам просто поразительным. Обследовав также клыки, коренные зубы и лапы этого существа, мы свидетельствуем в данном протоколе, что никогда никто из нас прежде не видывал волка, который мог бы сравниться своими размерами с этим хищником. Вот почему мы делаем вывод, что данное животное является тем самым свирепым Зверем, или волком-убийцей, причинившим столько вреда людям.
Для того чтобы лучше ознакомиться с данным существом, мы повелели господину Буланже, опытному хирургу из города Сожа, произвести вскрытие трупа, что и было сделано в присутствии господ де Ботерн, отца и сына, господина де Лафона, всех вышеназванных егерей и двух псарей с королевской псарни, господина Торрана, кюре из Вантюэжоля, а также господина Жана-Жозефа Берне и его брата из Сожа и господина Мансона из прихода Грез. Вслед за тем прибыли господин Торран, кюре из Вантежа, и господин Гийом Гальвье, магистрат того же прихода, которые представили нам Жана-Пьера Лура, 15 лет от роду, и Марию Тринкар. И эти двое, внимательно осмотрев означенного волка, заявили, что именно это животное и напало на них и поранило Марию Транкар 21 июня сего года, что и засвидетельствовано в данном протоколе. Так как они оба не умели ни читать, ни писать, то за них на протоколе расписались господин кюре и господин Галвье.
Затем господин Бертран-Луи Дюмон, кюре из Польяка, и магистрат этого городка привели к нам девицу Марию-Жанну Вале и ее сестру Терезу, которые заявили, что 11-го числа месяца августа на них напало именно это животное, именуемое Зверем, каковым именем оно и будет именоваться в дальнейшем в данном протоколе. Вышеназванные сестры Вале еще раз внимательно осмотрели Зверя и объявили, что узнают его. Марии-Жанне было указано на шрам на теле животного у правого плеча, и она сказала, что, видимо, сия отметина оставлена ножом ее самодельной алебарды, но что она сама точно не помнит – куда именно она нанесла удар. Убитый волк был также предъявлен для опознания Гийому Бергунью, 17 лет от роду, и его брату Жану-Батисту Бергунью, 15 лет, которые утверждали, что 9 августа на них напал Зверь и их спас Пьер Мерсье, смотритель лесных угодий барона Бессе. Братья Бергунью после тщательного осмотра мертвого волка также заявили, что опознали в нем Зверя. То же самое сказали и Жанна Мерье, 11 лет от роду, на которую Зверь напал после попытки растерзать братьев Бергунью, а также и Пьер Видаль, защитивший девочку. Так как братья Бергунью, Жанна Мерье и Пьер Видаль не умеют писать, за них на данном протоколе расписались господин Дюмон, кюре из Польяка, и господин Дюкро, магистрат. Мы удостоверяем, что все написанное истинно верно.
Подписано: де Лафон, Антуан де Ботерн, Верне, Максой, Гальвъе, Дюмон, Дюкро, Буланже, Торран Лакот, Пелисье, Рено, Дюмулен, Лакур, Риншар, Лезъе, Лашене, Бонне»
Документ сей, подтвержденный многими людьми почтенными и заслуживающими доверия, послужил лишь приложением к основному доказательству, предоставленному де Ботерном ко двору. Он, хитрец из хитрецов, явил невозможное: чучело Зверя, изготовленное с великим искусством. Я не знаю, кто был тем мастером, который взялся сотворить подобное чудо. Более того, я не имел возможности видеть ботерновского Зверя, а потому могу лишь догадываться, что оный являлся не кем иным, как химерой, творением рук умелого таксидермиста.
Однако одно стало ясно: Жеводан уверовал в победу де Ботерна. Король, обрадованный тем, что провинции Лангедока отныне успокоятся, и вернутся к жизни прежней, и, богатея сами, пополнят изрядно оскудевшую казну, щедро вознаградил героя.
Десять тысяч ливров за убитого волка. Пожалуй, это был самый дорогой волк в истории мира. Однако, как выяснилось позже, деньги сии были выплачены зря. Ботерн убрался из Жеводана, а Зверь, хитрый Зверь, затаился, словно желая избавиться от надоедливого преследования королевских егерей.
Линейка, торжественные речи, утомительные для всех, но положенные по ритуалу. Потом шествие на площадь и новые порции речей. Торжественное вручение наград. Печальный вальс, на который – чудо из чудес – меня позвала Танечка.
Я растерялся. Я смутился. Я пошел за ней, пытаясь повторить движения. Я был неуклюж и смешон. И радовался этому, потому как неуклюжесть моя ее смешила.
– Спокойнее... Марат, расслабься, – приговаривала она, запрокидывая голову, показывая мягкую белую шею с тремя родинками по левой стороне – точно звездочки на коньячной этикетке. Я хотел поцеловать каждую.
Она желала танцевать.
– Ты такой... странный, – сказала она, отпуская руку и, потупившись, добавила шепотом: – Мне очень жаль тетю Стефу, она была замечательным человеком.
Какого черта Танька вдруг вспомнила? Какого черта именно сейчас, именно она? Я не был готов к удару и сбежал, скрылся в толпе и прятался до самого ресторана. И в ресторане прятался, пока хмельной угар не расколол толпу на кучу отдельных, шумных и беспокойных людей.
Они пили, кричали тосты, хохотали, пересказывая друг другу старые и несмешные анекдоты, тряслись на танцплощадке, бегали курить, хлопая дверьми, и орали песни под окнами.
Веселились.
– Марат, ты ж не передумал с озером? – Йоля, верный спутник, хороший мальчик, маменькин сынок держался рядом, он был трезв и зануден, а я, успевши опрокинуть пару-тройку рюмашек, вернул утраченное равновесие духа. – Пойдешь с нами рассвет встречать?
– Пойду.
– Тогда давай сейчас. А то увяжутся...
И я снова согласился. Шли всемером. Йоля, Танька, Пашка и Юрка, взявшие для компании изрядно хмельных близняшек Манечку и Анечку, и я, который был никому-то не нужен...
Позже я не единожды задавался вопросом: зачем они вообще позвали меня? Было ли тому виной Йолино назойливое благородство? Или же сила привычки, ставшей второй натурой? И могла ли сама моя жизнь пойти иначе, останься я в ресторане? Не знаю и не хочу знать.
Я уже смирился с собой.
Я привык к себе.
А тогда... до озера добирались пешком. Заплутали в улочках, пустых по предрассветному часу, потеряли Пашку с Анечкой, а потом и Юрку с Манечкой. Нырнули в туман, бежали, взявшись за руки – Йоля за левую Танькину, я за правую.
Скорей, скорей, опережая рассвет... близко уже...
И дробный стук каблуков вдруг сменяется чавкающими звуками, точно мы с ходу влетели в болото. Нет, не болото – берег озера. Сырая, мягкая земля, поросшая короткой травкой. Скользко. Танечка, взвизгнув, цепляется за руки, прижимаясь плечом ко мне. Теплое, даже сквозь пиджак теплое.
– Ой, как здесь... – она не договаривает, счастливо хохочет и, скидывая на ходу туфли, бежит к воде. – Ну же, мальчики, смелее!
Йоля виновато пожимает плечами и стягивает пиджак, который пытается пристроить на ветке крохотной сосны. Потом, наклоняясь, медленно возится с туфлями. Затея явно не по вкусу ему, как и сырой, туманный воздух, от которого Йолю тотчас пробирает кашель.