BioluX: Беру сомнения по «гиеновой» версии назад. Я думал, что Жеводанский Зверь вел себя слишком кровожадно для обычной гиены, но вот недавно нашел сообщение. Вроде в 2002-м чокнутая гиена напала на какой-то поселок и убила пятерых человек, а ранила еще больше. И жертвами были в основном женщины и дети. Причем – внимание! – она их уродовала по-страшному, откусывала губы, носы, уши, половые органы. Ее застрелили, только через год история повторилась – ничего не напоминает? Причем снова нападения, снова трое убитых – две женщины и ребенок – и куча раненых. Правда, на этот раз тварь ушла.
Mamba: Все-таки не гиена это. Ну не гиеновое у него поведение. Смотрите, многие указывали на то, что Зверь совершал гигантские прыжки, как в длину, так и в высоту. Однажды даже всадника с лошади сбил. А гиены на такое не способны, у них передние лапы длинные, а задние короткие и слабые.
GroSSmaster: Да человек это был! Оборотень!
BioluX: GroSSmaster, ну только фанатиков-фантастиков тут не хватало. Давай без этой хрени, тут люди реальное говорят.
GroSSmaster: Ну да, если ты такой умный, то объясни некоторые интересные фактики. К примеру, когда де Ботерн посадил Шастелей, Зверь исчез. А когда выпустил, Зверь снова появился.
BioluX: Зверь исчез, потому что де Ботерн его подстрелил.
GroSSmaster: Ну допустим, тогда что скажешь про Жана Шастеля? Кого он подстрелил? Еще одного зверя? Не многовато ли экзотичного зверья на одну провинцию?
BioluX: Их изначально могло быть два.
GroSSmaster: Факты подгоняешь. Смотри, Антуан Шастель, во-первых, с семьей не ладил. Почему? Папаша-то у него религиозный был, а сынок – наоборот. Шастель жил один, на горе Мон-Муше, если глянешь на карту, поймешь, до чего удобно. Потом, очевидцы неоднократно утверждали, что видели, как обрывались следы Зверя и начинались человека. Окончательно убить Зверя удалось только Шастелю-старшему, причем застрелил он его не как-нибудь, а серебряной пулей. И кстати, Антуан после того, как Зверя убили, исчез бесследно.
BioluX: Сам ты факты подгоняешь. Если выбросить следы, то все объяснимо. Смотри, Антуан Шастель действительно побывал в Африке у берберов, что возвращает к теории экзотического зверя или пары зверей, которых привез во Францию. Выдрессировал. Выпускал охотиться, а когда сел, то и зверь пропал – выпускать стало некому. И следы не обрывались, не надо гнать, указывали, что следы шли РЯДОМ, если ты понимаешь, что это такое. И снова доказывает, что Зверь был «одомашнен». А что Антуан исчез, так понятно, небось Шастель-старший испугался, что кто-нибудь додумается до проделок его сыночка, и сам же его пристрелил. Серебряной пулей. Для надежности.
GroSSmaster: Может, скажешь, что и ошейника не существует? Того, который Шастель из Африки привез, чтобы в волка обращаться? А я его сам видел!
BioluX: Не знаю, что ты видел, но лучше сходи, голову подлечи...
– Ирка, ты чего в такую рань? – Аленка зевнула и потянулась. – Интересное что-то?
Ирочка мотнула головой: нет, ничего интересного, взрослые люди не верят в сказку и перебрасываются фактами, словно мячиком, тщательно выстраивая теории на песке и закрывая глаза на нестыковки.
Но какое отношение имеет та, давняя история к нынешней Ирочкиной жизни? Совершенно никакого. Слепые страхи, вынырнувшие из слепой ночи, и в довершение – пропущенные звонки на мобильном телефоне.
Тимур. Хочет, чтобы она вернулась? И ведь вернется, не к нему убегая, а из дому, от бабки с ее навязчивыми наставлениями, от матери, которая уже проснулась – нервно стучат каблуки домашних туфель; от любопытной Аленки, от Лешки с его унылой и никчемной жизнью, каковая лишь отражение Ирочкиной.
И потому, когда телефон снова зазвонил, Ирочка сняла трубку.
– Алло? Да. Прости, но... да, случилось. Папа от нас ушел. Нет, я в порядке. Я скоро вернусь. Честно, вернусь!
– Слышал? Она вернется. Ну конечно, вернется. Куда ей от нас, правда? – Марат влажной салфеткой убирал кровь: подсохшая, та прочной корочкой стянула губы, кожу под носом, ссадину на левой щеке и костяшки пальцев. Марату досталось. Тимуру досталось. Ирочка испугается.
– Да ладно, со всеми бывает. Мир сейчас такой... опасный.
– Что я ей скажу?
Рыжая вода на белом фаянсе, потом надо будет все тщательно затереть... а привычка, однако, сказывается.
– Что-нибудь. Скажешь... ну скажешь, что возвращался домой, из подворотни вышли двое, потребовали бумажник. Ты не отдал. Случилась драка, – он легко сочинял, создавая новый слой реальности поверх прежнего.
– Мы будем заявлять?
Марат задумался, уставившись на отражение.
– Нет, – решил он. – Мы, конечно, законопослушные граждане, а потому должны бы, но, с другой стороны, зачем лишнее внимание? Хватит с нас твоей Ирочки. Посмотришь, эти игры до добра не доведут. И вообще, ты не забыл, что у нас с тобой еще одно дело...
– Почему только теперь? И какой смысл?
– Никакого. Но я не люблю незаконченных дел. Мы сходим туда завтра... нет, послезавтра, денек все же придется отлежаться. Не нервничай, Тимка, все будет хорошо. Все будет славно. Мы доделаем дела и уедем... пусть ищут ветра в поле, пусть ловят Зверя... хрен им!
Из своей комнаты Тимур не выходил сутки. Он слышал, что Ирочка пришла. Она ходила по квартире – бестолковое дитя – и даже, замерев по ту сторону двери, вежливо стучала, звала, спрашивала, все ли в порядке. Тимур молчал. Тимур боялся сказать правду.
Не все в порядке.
Его брат убивает. А он сам помогает прятать трупы.
Он любит брата. Он не может остановить брата. И поэтому убьет его. Обязательно убьет.
Моя супруга пытается со мной говорить, она начинает издали, ласково, словно с больным. Хотя, в сущности, я и в самом деле болен. Я чувствую, как день ото дня слабею, словно силы мои уходят на сотворение слов, и исписанные листы бумаги – вот уж и вправду никому не нужная безделица, забытая история, каковую перечеркнули иные, куда более ужасные.
Я, верно, мог бы писать о новейших временах в Лангедоке. О голоде, о разорении, о смуте, долетевшей из Парижа, о том, как ведьмин котел глотал души, сначала одни, потом другие, потом и вовсе без разбора. Я мог бы рассказать, как Зверь, истинный Зверь из пророчества Иоанна, вышедши на берег, хохотал всеми десятью головами, глядя на то, как корчится в муках моя страна. А дева в багряных одеждах, имя которой Революция, раз за разом извергала из чрева своего уродцев, нарекая их великими именами. И где они? Марат, Робеспьер, Руаньяк, который равен по духу и жестокости, пусть и стоит по другую сторону парижских баррикад. Где Дантон и Демулен? Где и вовсе люди, которые людьми остались? Нету. Исчезли. Сгинули. Убиты рукой своей матери. Или ее же убили, спеша смазать жернова народного блага кровью тех, кто неугоден народу?