– Пока я ни на что не соглашалась.

– Тридцать тысяч, – веско сказала Евгения Романовна. – Естественно, не рублей. И все, что тебе удастся вытянуть из этого проходимца, останется при тебе. Не стесняйся, страсть к ненужному шику – обычная черта плебеев, выбившихся в люди. В конечном итоге от тебя не требуется ничего такого, чего не доводилось делать прежде.

И я согласилась. Не столько из жадности, сколько… не знаю. Чтобы вернуться в привычную жизнь? Еще одна сделка… цена хорошая и… Евгения Романовна права, ничего такого, чего не доводилось делать прежде.

А Ольгушка не знает, она искренне полагает, будто я по доброте душевной приняла ее приглашение. Мы подруги, так она сказала… бедняга. Я не подруга, я – содержанка.

– Красиво, правда? – Ольгушка открыла дверь и весело, беспечно, будто и не было недавнего страха, шагнула во двор. Я неуклюже выбралась за ней, ощущая непонятное головокружение. А Ольгушка вдруг склонилась к самому уху и прошептала:

– Красиво и страшно. Это как в кошмар вернуться. Только никому не говори, это тайна!

– Не скажу, честное слово, – пообещала я, и Ольгушка тут же улыбнулась:

– Конечно, не скажешь, ты же моя подруга, и я тебе верю!

Игорь

Он совершенно забыл о том, что сегодня приезжает Ольгушка. Вот вчера еще помнил, а сегодня забыл начисто и, увидев во дворе серебристую тушу «Мерседеса», совершенно растерялся.

– А вот и Игорек. Доброе утро, – Евгения Романовна с улыбкой протянула упрятанную в шелковую перчатку руку, которую Игорь вежливо пожал, заработав недовольный взгляд. Ну и плевать, он ей не пудель, чтоб руки лизать.

– Здравствуй, – Ольгушка смотрела настороженно, будто на чужого… А они и есть чужие, семь лет брака, из которых пять – это вот такие полуслучайные встречи под присмотром Евгении Романовны. Порой Игорю начинало казаться, что, если бы не теща, все сложилось бы иначе…

– И тебе добрый день.

Ольгушкина ладонь вялая, безжизненная, на лице покорно-равнодушное выражение, которое делает само лицо серым, невыразительным. А прежде она была яркой… почти такой же яркой, как эта блондинистая стерва, стоящая рядом с Ольгушкой. Стерву Игорь заметил даже раньше, чем жену, и в тот же момент поклялся, что и близко к ней не подойдет, уж больно хороша, слишком хороша, чтобы Евгения Романовна позволила ей существовать в непосредственной близи от дочери. Тогда зачем она здесь?

– Это Александра, подруга Ольги, – представила блондинку Евгения Романовна. – Надеюсь, в этом доме найдется для нас место?

– Найдется.

Подруга. Странно, сколько Игорь помнил, Евгения Романовна с завидным упорством устраняла подруг, друзей, приятелей, в общем, всех, кто мог подорвать непререкаемый материнский авторитет. А белобрысая ухмыляется, откровенно, нагло, выставляя напоказ хищную натуру.

Господи, ну о чем он думает?

Об Ольгушке. О разводе. О том, что тоже имеет право на нормальную жизнь…

Честно говоря, появлению милиции Игорь не удивился совершенно, должно быть от того, что после приезда Ольгушки и Евгении Романовны подсознательно ожидал чего-то такого… неприятного. Их было двое, первый долговязый, хмурый, с каким-то чудовищно неприятным, будто измятым лицом, некрасивость которого подчеркивали ранние залысины, второй же – смешной, рыжий, яркий.

Хмурого звали Петром Васильевичем, а рыжего – Львом Сергеевичем, Игорю с трудом удалось сдержать смех, до того не вязалось имя с внешностью. Лев… да какой лев, скорее уж дворовый, июньский котенок, забавный приблудыш…

Правда, в скором времени о забавах пришлось забыть. Хмурый, откашлявшись, поинтересовался:

– Вам знакома Бехтерина Марта Вадимовна? Кто-нибудь сумеет опознать тело?

Матушка с элегантным вздохом упала в обморок, а Любаша тихо спросила:

– Значит, нашли, да? Нашли? Игорь, ты слышал, они Марту нашли…

Левушка

Голова кружилась, а в горле неприятно першило, каждый вдох вызывал приступ кашля, с которым Левушка мужественно боролся, и без того на фоне Петра он, должно быть, забавно выглядит, а еще кашлять начни… вчерашний день в мокрых ботинках на болоте не прошел даром. И хотя Левушка, последовав совету Федора, выпил-таки водки с перцем на ночь, но с утра все одно знобило. Дома бы остаться, отлежаться в постели, так где ж тут отлежишься…

Не то чтобы присутствие Левушки было необходимо, вероятно, Петр прекрасно справился бы и сам, но… в кои-то веки в Левушкином районе случилось нечто серьезнее кражи, так неужто теперь он променяет расследование настоящего убийства на пуховое одеяло и чай с малиной?

Чай не помешал бы, и одеяло, знобит, будто вчерашний болотный холод обосновался где-то внутри, сидит, жрет, тянет последнее тепло… отвлекает.

Элегантная дама неопределенного возраста тихо осела на диван, надо сказать, красиво, почти как в кино, другая тут же принялась хлопотать, обмахивать обморочную веером. Дом такой… странный дом, до невозможности странный. И дело не во внешнем виде, а в самой атмосфере… будто в прошлое попал, и пусть телевизор в углу стоит, и мобильные небось у каждого, но все ж таки… непонятно.

– Так, значит, Марта Вадимовна знакома?

– Да, – ответила долговязая девица с болезненно-худым лицом. – Знакома. Это Ольгушкина сестра…

– Ольгу в это дело прошу не вмешивать, – жестко заявила дама в светлом льняном костюме. – Проявите хоть каплю милосердия, не подвергайте ее стрессу. Если нужно опознать Марту, это могу сделать я. Или Игорь. Даже лучше, если Игорь.

– Почему?

– А у него спросите… дамам не к лицу сплетничать, тем более о погибших. Пусть покоится с миром.

– Евгения Романовна, – нехорошо усмехнулась долговязая. – А мне кажется, что вы как раз сплетничаете.

– Боже мой…

Кто сказал это, Левушка не заметил, слишком уж много народу было, Петр решил так же, потому потребовал выделить ему место, где можно было бы поговорить с каждым членом семьи по очереди. Комната, куда проводила их все та же долговязая девица, отличалась почти вызывающей роскошью и удивительной захламленностью: обилие мебели, книги, бумаги, фарфоровые и бронзовые безделушки, тяжелые портьеры на окнах и слой пыли на зеркале, из-за чего отражения приобретали неприятный сероватый оттенок.

– Извините, что так, но тетушка запрещает кому-либо убирать в кабинете, боится, что дядюшкины вещи порастащат, хотя глупо, конечно, дверь-то открыта, но… блажь у нее такая. Правда, когда Дед приезжает, тогда не до блажи. – Девица уселась на низкую танкетку и поинтересовалась: – А где вы ее нашли?

– Кого?

– Ну Марту, естественно, кого ж еще. Вон, за стол садитесь, писать удобнее будет. Вам же надо писать? Протокол допроса и все такое…

– Надо, – согласился Петр. – Но если не возражаете, мы просто поговорим…